Жереми смотрит на меня. Я смотрю на Жереми. Жереми настаивает. Я не сдаюсь. Тогда он смекнул. Поворачивается к маме, а она и говорит:
– Спать в «Зебре», чтобы вам лучше подготовить свой спектакль? Если вы не помешаете Сюзанне, то думаю, это прекрасная мысль.
***
Вот так, несколькими словами, произнесенными за ужином, к которому она так и не притронулась, мама отстраняется от всей своей семьи, решая жить в одиночестве в доме своего племени, в тоске по своей последней любви, о которой она нам никогда ничего не скажет.
Я ищу взгляд Терезы.
Она же избегает смотреть мне в глаза.
Я думаю о маме.
Потом о Кларе.
Пока могу слезами обливаться…
Клара учила это наизусть несколько лет назад, готовясь к устному экзамену по французскому.
Пока могу слезами обливаться…
Луиза Лабе… Что же там дальше?
…пока могу… пока могу…
Каждая строка – из ее собственной песни о любви.
Пока могу слезами обливаться,
О радости минувшей сожалеть…
Да… да, да…
И?.. Дальше, дальше-то что, память дырявая… Катрены заканчивались десятисложным стихом:
Я не хочу найти в земле покой.
В добрый час, мама…
К счастью…

III. СЫН ИОВА
Меня родили из любопытства.
9
Так мы и проводили вечера в ожидании твоего появления. В час расставания, когда гостям уже пора было по домам, мы с Превосходным Джулиусом выходили на пару минут проводить Маттиаса, пока он не поймает такси.
– Итак, Бенжамен… как вам отцовство?
Эти разговоры напоследок, с глазу на глаз…
– Ничего, Маттиас, понемногу приручаю, как говорится.
– Так вы уже прибрали его к рукам?
Мы перешучивались. Так забавно бывает вкладывать новый смысл в старые слова.
– Пробую. Мы с ним беседуем, я и он, маленький обитатель внутри Жюли… То есть он-то в основном слушает. Я рассказываю ему о том, что его здесь ожидает. Знаете, как в сороковые: инструктаж парашютиста перед высадкой на оккупированную врагами родную землю. Не далее как вчера я ему посоветовал, как только приземлится, сразу зарыть свой зонтик… Что в войну, что в мирное время, никто не прощает, когда концы торчат.
(Подобные глупости доставляли мне огромное удовольствие…)
– Все-таки вы странный человек, Бенжамен…
Мы не торопились ловить такси.
– Вы, Маттиас, тоже не промах в некотором смысле.
Мы даже пропустили несколько, я имею в виду такси. Они, со своими желтыми лампочками на лбу, так и отправлялись ни с чем. Вот им! Будут знать, как пролетать мимо, когда их останавливают.
– Если серьезно, Бенжамен… вам всаживают пулю в голову… вас потрошат, как индюшку какую… вас пытаются убить, и не единожды… и вам от этого ни холодно, ни жарко, как я погляжу. Вы делаете Жюли ребенка… и вот пожалуйста, теперь места себе не находите, переживая за него!.. Странные у вас все-таки суждения.
– Суждения?
– Относительно небытия, конечно. Откуда может взяться идея, что оставаться в небытии лучше, чем жить?
На такое с ходу не ответишь: подобная мысль требовала десятка-другого шагов размышления.
– А сами-то вы, Маттиас, с вашей Вечностью?
– О! я не берусь судить о Вечности!
Еще несколько шагов, и он добавил:
– Именно поэтому я не тороплюсь отправлять туда неродившихся младенцев.
***
По ночам Жюли часто рассказывала мне о своем детстве, тех годах, которые прошли под знаком Френкелей, так сказать.
– Это было во время моей учебы в коллеже. Мой отец-губернатор сплавил меня в пансион в Гренобле. Семья Френкелей была той ниточкой, что связывала меня с домом. Они тоже жили в Веркоре, в Лоссанской долине.
Мне так нравилось открывать для себя детство Жюли, в ожидании, когда придет новое, твое. Такова жизнь: перематываешь пленку на бобину, кончилась эта – ставишь другую. И крутишь кино дальше.
– Значит, старый Иов обматывал километрами пленки весь земной шар, не вылезая из своей дыры?
– Нет, дом в Веркоре – это его тайная резиденция! Тайное убежище, скрытое от посторонних глаз, у него там даже телефона нет. Только факс, номер которого знает лишь он один. У него есть юридический адрес в Париже, просто квартира на самом деле. Потом он много путешествовал: Рим, Берлин, Вена (его жена Лизль – австрийка), Токио, Нью-Йорк… И тем не менее в моих воспоминаниях о детстве Иов, Лизль и Маттиас всегда присутствовали в Лоссансе, как будто они никогда и не покидали этот укромный уголок. Думаю, они старались быть там, когда мы с Барнабе приезжали на каникулы.
– Кстати, что это еще за история с частной фильмотекой? Ты и правда наследница старика Иова?
– Да, к тому же это одно из самых забавных воспоминаний тех лет.
И сейчас, спустя годы, она все еще потешалась над тем временем и тихонько посмеивалась, лежа рядом со мной в постели.
***
Ей было тогда лет тринадцать. Она училась в четвертом классе. Однажды – как раз в каникулы на Пасху – она является к Френкелям, в Лоссансе, с сочинением на тему, заданную одним преподавателем, который, видно, возомнил себя ультрасовременным и все такое:
Представьте драму актера немого кино, вытесненного появлением кино звукового.
– Драматичным было бы как раз обратное! – воскликнул старый Иов. – Немое кино вытеснило бы сегодняшних актеров всех до единого! Они только и умеют, что языком молоть, а музыка восполняет все остальное! Эта их болтовня… их музыка… их звуковые эффекты… Все очень просто, Жюльетта (в этой семье все звали ее Жюльеттой), никто теперь не играет, сегодня все только разговаривают. Язык тела забыт… работают только губы, а слова вылетают сами собой, без какого бы то ни было ритма! Если хочешь знать мое мнение, моя маленькая Жюльетта, немое кино уже было пустым, а звук стал лишь оберткой для этой пустоты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136