»
Три месяца спустя Сюзанна и Шестьсу пришли опять, теперь уже на похороны Стожила, потому что он тоже умер, так и не закончив перевод Вергилия на сербскохорватский… Бедный дядюшка Стож, отдал концы как раз перед тем, как начаться этой грызне между сербами, хорватами и мусульманами.
После похорон Стожила Сюзанна собрала всех нас у себя в «Зебре» на бесплатный сеанс короткометражного фильма, который она крутила еще в те времена, когда Стожил катал с ветерком старушек Бельвиля в допотопном авто, которое сам собрал, полагаясь на свое богатое воображение и довоенные образцы.
«Сюзанна О’Голубые Глаза»… так окрестил ее Жереми.
– Сюзанна – Голубые Глаза? – переспросила Тереза.
– Нет: О’Голубые Глаза, – поправил Жереми.
Это заглавное «О» с апострофом в придачу точно передавало не только эту радость, что ни купить и ни выдумать, – и, как вообразил Жереми, очень ирландскую, – которой полнились ее глаза, но и цельность, монолитность ее характера. Жереми прибавил: «Ее глаза не просто видят, они показывают».
– Дальше… – вздохнул Шестьсу Белый Снег. – Ладно, будь по-вашему.
***
Что касается меня, то дальше был вовсе не столбняк Ла-Эрса, обнаружившего в одной из бельвильских квартир настоящее сокровище в виде старинной мебели, покрытой вонючим лаком цвета детской неожиданности… Нет. Продолжение моей истории, истории Бенжамена Малоссена, происходит здесь, здесь и сейчас, на сцене «Зебры», где мы поставили стол, в свете прожекторов, отделяющего нас от сумрака зала; мое, мое собственное продолжение во мне, другом, маленьком, который уже растет мне на смену в кармашке Жюли. Как красива женщина в эти первые месяцы, когда она дает вам счастье второго «я»! Только вот, Жюли, ты правда думаешь, что это разумно? Ты так думаешь, Жюли? Если честно… А? И ты, дурачок, ты тоже полагаешь, что этот мир, эта семья, это время – те самые, куда ты торопился? Еще не появился, и уже в плохой компании! Здравого смысла – ни на грош, как и у твоей мамочки, «журналистки на службе у реальности»…
***
Но не будем сгущать краски, пока. Сейчас время веселых шуток. И как всегда в такие моменты мы припоминаем, с чего все началось: отчаяние Амара и Ясмины, на прошлой неделе примчавших домой с постановлением о наложении ареста на имущество, тут же – план сопротивления, предложенный Шестьсу и обыгранный в деталях Жереми, внедрение Малыша, у которого до сих пор еще ноги болят от ежедневных репетиций на сцене «Зебры» («Ты висишь четыре минуты, не больше, а когда Шестьсу поднимает руки, все бросаешь и наутек, понял, Малыш, ты все понял? Мы намажем тебя оливковым маслом, чтобы они не смогли тебя схватить»), подбор реквизита в кинематографической памяти Сюзанны О’Голубые Глаза, приготовление человечины – главным образом, благодаря кулинарному гению Ясмины и Клары, и бесконечные сомнения, и еще раз сомнения, и вспышки бьющего через край оптимизма:
– Получится, чтоб мне провалиться! – кричал во всю глотку Жереми. – Не может быть, чтобы не получилось!
– Да они прекрасно знают, что моя квартира на шестом!
– А психологический шок, Амар, куда от него денешься? Тереза, объясни ему, как это действует, психологический шок!
Тереза пророческим тоном психоаналитика:
– Они откроют именно эту дверь, Амар, потому что именно эта дверь будет запретной.
Идем дальше. Теперь Жереми встает прямо-таки с сенаторской важностью, Жереми забирается на стул и высоко поднимает свой бокал – грамм пятьдесят крепкого.
– Дамы и господа, братья и сестры, Джулиус Превосходный, дорогие друзья, прошу внимания. Ты тоже, Бенжамен, помолчи, прекрати шушукаться с Шестьсу.
Итак, тишина… и торжественность.
– Дорогие мои родные, милые друзья, позвольте выразить мое исключительное почтение двум присутствующим среди нас особам, без которых эта победа не была бы такой сладостной. Я имею в виду…
(Оратор обращается к двум младенцам, сидящим в конце стола между Жюли и Кларой, один – ангел во плоти, в белых кудрях и улыбке, другой, рядом, – чистая бестия в своей врожденной ярости.)
– Я имею в виду Верден и Это-Ангела, которые, оставив далеко позади всех бельвильцев того же поколения, причастных к этому славному сражению, подарили нам самое вонючее, самое обильное и самое богатое на мушиные кладки дерьмо…
Дальше – вскакивает Тереза.
– Жереми!
Стул Терезы падает.
– Жереми, прекрати!
Ясный смех Сюзанны.
– Нас всех сейчас начнет выворачивать из-за него, бессовестный!
Стук в дверь.
Продолжение и конец.
Стук.
Страшное зрелище: оборвавшийся смех… Разинутые рты, не успевшие закрыться, и опять раздается стук, и Сюзанна направляет луч прожектора на дверь, туда, в глубину зала, и дверь, на которую все смотрят, как в кино, точно, как в кино… Все застыли, ни шороха: старая повадка диких гусей, но почему здесь? Охота в чистом поле, гон, ни малейшей возможности уйти от своих преследователей.
Стук, в третий раз.
Только полиция и страховые агенты бывают такими настойчивыми. Что до последних, то они уже давно поняли, что им у нас нечего делать.
Плакальщики и плакальщицы, вы правы, все кончается плохо, особенно победы.
Это мы еще посмотрим, спокойствие: что нам грозит, в конце концов? Вторжение в частные владения, самовольное распоряжение чужим имуществом, препятствие исполнению судебного постановления, подстрекательство несовершеннолетнего к распятию… всего-то! Ничего им здесь не светит.
Так как наши головы пухнут в этом немом вычислении размеров своей вины, так как никто даже не думает отправиться через весь зал и открыть эту чертову дверь, она открывается сама, дверь «Зебры», последнего действующего кинотеатра Бельвиля, открывается…
И на пороге появляется наша мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136