3
И на пороге появилась твоя будущая бабушка. С ней я тоже должен тебя познакомить. У нее, твоей будущей бабки, пламенное сердце и благодатное чрево. Я сам – Бенжамен, Лауна, Тереза, Жереми, Малыш, Верден, все наше племя Малоссенов, мы все плоды от ее щедрот. Даже Превосходный Джулиус взирает на нее как на прародительницу.
Что ты скажешь на это, ты, получивший разрешение на посадку только после долгих размышлений на тему воспроизводства рода человеческого: «Стоит ли давать жизнь детям в этом нашем мире? Заслуживает ли дело, начатое Великим Безумцем, того, чтобы быть продолженным? Имею ли я право запустить на орбиту новый спутник? Разве мне не известно, что не успеет новая жизнь появиться, а смерть уже сидит у нее на хвосте? Чего я стою как отец и чего будет стоить Жюли как мать? Можем ли мы рисковать, создавая себе подобных?..»
Думаешь, она задавала себе такие вопросы, твоя бабуля? Еще чего! С каждым сильным ударом ее пламенного сердца – новый ребенок, вот и весь закон. Новый опыт – новые исходные данные, и силуэт прежнего папаши тут же стирается из памяти.
Некоторые, может быть, скажут, что твоя бабка просто-напросто потаскуха. Пусть себе брешут, такова их собачья порода. Не верь, в ней – вечно возобновляющаяся девственная чистота, а это совсем другое. В каждой ее любви – глубина вечности, а мы все – сумма мгновений, составляющих эту вечность.
…Из которой она возрождается чистой и непорочной, как прежде.
И в самом деле, разве то, что возникло этим вечером на пороге «Зебры», выхваченное светом прожектора из прямоугольника дверного проема, разве это чем-то напоминало потаскуху? А? Я тебя спрашиваю? Или престарелую мать семейства? Разве древняя старуха шла сейчас к нам, в потоке света и со своим небольшим чемоданчиком – девичье приданое – в руках? Да ты вообще пока не можешь судить ни о чем, оттуда, из своего кисельного гнездышка… кажется, вы там не видите ничего дальше своего носа: все вокруг расплывается в мягких синеватых отливах. Везунчик… Единственное, в чем я всегда буду тебе завидовать, так это долгосрочная, целых девять месяцев, аренда помещения в животе у Жюли.
И все же ты, верно, заметил своеобразие наступившей тишины? Ты не мог не ощутить этого качественного изменения! Дыханье сперло, душа в пятках, еще немного – и задохнемся в чистейшем экстазе. Когда открывается дверь, твоя прародительница не входит, она является. Утром, проснувшись, она не вваливается на кухню с заплывшими глазами и трясущимися старческими руками, она является. Твоя прародительница не просто женщина, но она и не просто явление, она – явление женщины. (На словах это звучит глупо, но когда ты ее увидишь, ты согласишься, что слова здесь бессильны.)
***
Итак, на залитом светом пороге «Зебры» появилась мама. «Мы в “Зебре”». Такую записку Жереми оставил на двери нашей квартиры. Двадцать восемь месяцев Жереми вывешивает записки, на тот случай, если, вернувшись в родное гнездо, мамуля найдет его пустым.
Двадцать восемь месяцев.
Двадцать восемь месяцев отсутствия, и ни «здравствуйте», ни «вот и я», ни «ку-ку», ни «как дела?»… Взобралась на сцену, тут же заметила Это-Ангела, и сказала:
– А! У нас прибавление?
Поставила свой старый чемодан и подошла к Это-Ангелу. Она берет на руки Верден, одновременно теребя вихры Малыша, и говорит:
– Смотрите, это же ангел!
Затем, взглянув на Клару:
– Это ты нам его подарила, такое белокурое сокровище?
Это-Ангел улыбался, Верден голосила уже не так громко, Малыш пытался забраться на мамочку с другой стороны, Жереми, открыв рот, так и застыл на своем стуле со стаканом в руке, Джулиус Превосходный от счастья раскатал язык до пупа, Лауна смотрела на нее как на привидение, Клара просияла – впервые после смерти Сент-Ивера, а Тереза смотрела на меня.
И как всегда взгляд Терезы говорил правду.
Что-то было не так.
Это была она, наша мама, и в то же время не она.
Это была она, но без того, что всегда было у нее внутри.
Обычно, она никогда не приходит одна.
Она приходит, неся впереди себя свой живот, обычно… предупреждая свой приход гонцом, который уже торопится появиться на свет.
А сейчас живота нет.
На двадцать восемь месяцев куда-то пропала с инспектором Пастором, а по возвращении – пусто.
No future .
Только голые ножки Верден и Малыша, обвившие ее тонкую талию, чтобы получше закрепиться на бедрах.
Тереза посмотрела на меня. Впервые мы видели маму с детьми снаружи, а не внутри.
Тогда мы посмотрели ей в лицо, и Тереза отвела глаза – думаю, в них стояли слезы.
Тереза, Тереза… Почему Тереза всегда все понимает на долю вечности быстрее остальных?
***
Бесполезно тянуть волынку, дитя мое, придется принять всерьез слезы Терезы. Как ни крути, твоя семья все равно каким-нибудь боком да угодит в трагедию, никуда не денешься. В сущности, тебя ждет скорее не семья, а склеп. Твоя будущая бабушка пустилась крутить любовь с полицейским Пастором, очаровательным убийцей, уложившим не одного за свою жизнь, и вот она возвращается ни с чем. Твоя тетя Клара осталась вдовой еще до свадьбы, а Это-Ангел – сиротой до рождения: убийство. Верден родилась в тот самый момент, когда печаль уносила навсегда ее названного деда, Вердена старшего (тезку той самой битвы). Это-Ангел появился, потому что, по словам Терезы, должен был уйти старый Тянь. Дядюшку Стожила посадили: он не слишком удачно попытался защитить Бельвиль от бессовестных торгашей и наглых вымогателей, там, в тюрьме, и скончался. Жюли, твоя родная мать, чуть было не попала в этот черный список: ее чуть не утопили, жгли ей кожу сигаретами, они тебе сделали маму-леопардицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136