Ты был там, Спарки. Ты свидетель и соучастник. Ты видел, как он выблевывал кишки, когда яд добрался до него. Ты видел все и не остановил меня, значит, ты тоже виновен.
– Но мне было всего два...
Заткнись, дрожащий кусок дерьма! Ты все больше становишься похож на своего папашу. Ты этого хотел? Стать похожим на него?
Спарки заплакал, сотрясаясь в рыданиях.
– Не смей так говорить! Мой папа жив!
Посмотри на себя. Ты точь-в-точь он. Он также тащился от своего отца. Хотел быть похожим, «поддерживать традицию». А тот плевать на него хотел. Даже отказался дать ему свое имя. Разве твоя фамилия Блейк? То-то. Твой папаша был ублюдком в истинном значении слова.
– Мама, почему ты так меня ненавидела? Мне же было всего два года!
Посмотри в зеркало, Спарки. Ты не понимаешь? Ты же вылитый он! Я не хотела тебя, это была его идея. Знаешь, что он заставлял меня делать там, в Арктике? Одевал, как шлюху, и заставлял танцевать. Я дрожала от холода, а он оглядывал меня, как кусок говядины. "Мне нравится, когда тебе холодно, – говорил он. – Тогда у тебя соски твердеют. Теперь повернись, Сюзанна, и спусти трусы. Чем больше он станет, тем приятнее тебе будет". Господи, как я ненавидела его! Он был как отец. «Сюзанна, милая, иди сюда. Ничего не говори маме. Ну-ка, сними штанишки и покажи папочке, что у тебя есть».
– Мама, уходи! Оставь меня!
Ты никогда не избавишься от меня, Спарки. Я в твоей голове. Думаешь, эта рваная форма защитит тебя? Хочешь служить своему папаше? Ну и черт с тобой. Я все равно выиграю. Ты сгниешь в тюрьме в Нью-Орлеане. Понятно тебе?
Зубы Спарки сжались в приступе агонии. Боль пронзила его голову тысячей осколков стекла. Падая на пол, он успел запустить свечой в зеркало, и оно рассыпалось стеклянным дождем.
Темноту и боль разогнал голос Сюзанны:
Спарки, вставай. Ты сделаешь, что я сказала?
– Да.
Я убила твоего отца, но ты все эти годы скрывал убийцу в своем мозгу.
– Да.
Значит, ты так же виновен, как я?
– Да.
И ты будешь слушаться меня, как и раньше?
– Да.
Найди этого копа, Спарки.
– Да.
И убей его. Убей!

* * *

19.19
С каждым шагом все было легче, проще.
Спарки поднялся наверх и отпер дверь, ведущую в сарай. Потом снял изодранный, в пятнах крови, мундир пятидесятилетней давности и переоделся в новый. Он пропах рыбой и падалью, но ветер с реки скоро прогонит этот запах. Теперь нужно найти Флада.
Не забыть кокаин.
На верхней полке в сарае стояло два мешка по полфунта, надежно укрытые под пакетами с сухой краской. Спарки вынес их из домика, где был убит Джон Линкольн Харди, через полчаса после отбытия летучего патруля.
Сперва он хотел придержать их на черный день. В Ванкувере колеса «подземной железной дороги» лучше всего смазываются наркотиками. Если у вас есть кокаин, вы можете попасть хоть в Тимбукту без лишних вопросов. Но сегодня мешки могли послужить ему иначе.
Он взял один мешок и вышел из сарая, заперев его на ключ.
Снаружи завывал холодный ветер. Зима вступала в свои права.
Патрульная машина ждала его в нескольких кварталах от реки, укрытая в старом заброшенном гараже. Конечно, было опасно разъезжать в этой машине и в парадном мундире, но мама хотела, чтобы он расчесал ей волосы, так что выхода не было.
В бардачке машины Спарки нашел список отряда. В нем были адрес и телефон Флада.
Через полчаса пошел снег. Ветер продувал улицы-ущелья Вест-Энда. Окна смотрели сквозь белую пелену невидящими глазами.
Спарки сверился с адресом. До дома Флада оставался один квартал.

* * *

19.23
– Как они это делают? – спросила Женевьева. – Засушивают головы?
Она посмотрела на тсантсу, которую держала в руке.
– Это секрет индейцев хиваро. Хотя это запрещено законом, практика сохраняется.
– В Ванкуверском музее человека есть такая голова, Я помню, что видела ее там.
– Разве вы не сталкиваетесь каждый день с «высушивателями голов» у себя на работе? – Флад невесело улыбнулся и допил свой бокал.
– Мрачный у вас юмор.
– Что поделать? Так вот, отрезав голову, хиваро кладут ее в корзину и дают стечь крови. Потом наполняют водой большой глиняный горшок и ставят его на огонь. Когда голова побелеет из-за оттока крови, ее берут за волосы, опускают в кипящую воду и держат там от пятнадцати до тридцати минут. Когда процедура завершается, кожа головы становится белой, как бумага. После этого на затылке делают разрез и осторожно снимают кожу и волосы. Потом зашивают разрез, а также глазницы. Через отверстие в шее засыпают горячий песок. Постепенно голова съеживается до размеров апельсина, только волосы остаются прежними.
Женевьева Деклерк повертела голову в руках.
– Ужасно вообразить, кем была эта женщина. Ведь она просто жила в этом городе, шла по своим делам, ничего не подозревая – и так закончила.
Эл Флад подошел к ней.
– Если хотите освободить ее дух, нужно разрезать ей губы, – он провел пальцем по губам тсантсы. – Зашивание губ означает конец процесса. Индейцы используют костяные иглы и обезьяньи жилы вместо ниток. Они верят, что если рот остается открытым, то душа может улететь и начнет тогда мстить своему убийце.
Женевьева взглянула на губы головы. Охотник сшил их золотыми колечками, стянутыми кожаной ниткой.
– Почему он просто не зашил ей губы?
– Хороший вопрос. Кто же его знает?

* * *

19.24
Подобравшись к зданию вплотную, Спарки подошел к дверям дома. А Флад значился в списке жильцов у входа, как проживающий в квартире 404.
Спарки обошел дом кругом. В нем было четыре этажа, на каждом по две квартиры. Все окна выходили на Лагун-драйв и Стэнли-парк за ней. В ясный день отсюда должны были быть видны горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95