Он хлопнул дверью так, что дерево затрещало.
– Джонни? – окликнула она, поднимаясь с кушетки.
Он схватил ее за волосы. Он был сильным человеком, и от одного его толчка она пролетела через всю комнату. Она налетела на стол, сбила с него лампу; по всему полу рассыпались осколки. Прежде чем она смогла встать, он подскочил к ней и схватил рукой за подбородок. Внезапно она почувствовала страх. Очень сильный страх.
– Где оно? – прошипел он, брызгая слюной ей в лицо.
– Я... я не знаю, о чем ты.
– Не виляй, сука! – он почти кричал. – Ты отлично знаешь!
– Прошу тебя, Джонни, пусти. Мне больно.
– Заткнись или я перережу тебе горло!
Ее глаза расширились от ужаса, рот раскрылся в беззвучном крике. Но она не могла выдавить ни звука, поскольку он все сильнее сдавливал ей лицо.
– Теперь послушай меня, – его глаза от ярости сузились в щелки. – Это не просто какой-то кусок дерева. Это моя религия, поняла, сволочь! Где оно?
– Джонни... прошу тебя, – выдохнула она еле слышно. – Мне было так плохо. Ты пропал, совсем пропал, и тебя не было. Я уж думала, что-то случилось. Я чуть с ума не сошла...
– Где оно? – выплюнул он сквозь сжатые зубы и внезапно хлестко ударил ее по щеке. – Где? – еще один удар. – Где? Где?
– О Боже! Я продала его! Прошу тебя, перестань!
Он отпустил ее, и она упала на пол и осталась лежать, тихо всхлипывая. Услышав металлический щелчок, она вскинула голову и увидела, что на нее нацелено лезвие ножа. На его стальной поверхности плясали блики света от люстры.
– Что ж, бэби, – глаза его были полузакрыты, как будто у него сильно болела голова. – Пора нам поболтать немного. Жаль, что так все получилось.

* * *

22.19
Дождь начался внезапно.
С утра у горизонта собирались темные облака, но высокое давление не давало им скатиться с гор. Но теперь битва была проиграна. Сперва пошла мелкая морось, потом с неба хлынул целый поток воды. Не успев уйти с остановки, монахиня промокла насквозь.
Но это не беспокоило ее. Дождь – такой же Божий дар, как и все остальное.
Она медленно прошла по тропинке вдоль монастырского сада, мимо бассейна, покрытого теперь рябью дождевых капель, мимо уединенных скамеек, где не раз сидела днем. Она была погружена в свои мысли. Полная луна наверху спряталась в тучах.
Монахиня провела день со старой женщиной, доживающей свой век в ветхом домике в Ист-Энде. Ее руки были скрючены артритом, глаза почти ослепли, и она едва могла двигаться, но упорно отказывалась переехать в дом престарелых. Это упрямство напомнило монахине ее детство, в котором та же женщина, ее мать, так же упорно внушала ей веру в Христа. Теперь она проклинала Бога за свои страдания, и дочери было больно это слушать.
Сегодня она с особым нетерпением спешила к вечерне.
Внезапно горло ей сжала чья-то рука. Дыхание прервалось, и она не смогла даже вскрикнуть. Рука швырнула ее на землю. Сверху ее придавило тяжелое тело: рука зажала ей рот, и монахиня почувствовала, что задыхается.
Глаза ее расширились, когда она услышала треск рвущейся материи. Над собой она видела черную нейлоновую маску, в отверстиях которой блестели глаза. Третьим отверстием был рот, оскаленный в усмешке. Потом она почувствовала между ног что-то твердое, двигающееся. «О Господи, это изнасилование!» – промелькнула мысль. Внезапно она вспомнила о сестре, на которую напали в Нью-Йорке. О других сестрах, изнасилованных и убитых в Сан-Сальвадоре. О Господи, как же Ты допустил все это?
Тут над ней сверкнул нож.
И вонзился ей в горло.

Джек-с-фонарем

Понедельник, 1 ноября, 1.03
Роберт Деклерк видел больше смертей, чем большинство других людей, но так и не смог привыкнуть к этому зрелищу.
Как все мужчины и женщины, имеющие дело со смертью, Деклерк постоянно сталкивался с объективным воплощением самого субъективного из человеческих страхов – страха смерти. Он не мог заставить себя относиться к этому ни с профессиональным цинизмом, ни с кладбищенским юмором. Постепенно он выработал в себе главное чувство, с каким встречал смерть, – печаль. Печаль о потере еще одного человека.
Тридцать лет это работало, но только не сегодня.
Сегодня главным чувством Деклерка был гнев.
Тело монахини лежало на земле футах в тридцати от дороги. Вокруг нее суетились люди, профессии которых тоже связаны были со смертью. Одни из них щелкали вспышками, другие водили по земле металлоискателями. С поводка рвались немецкие овчарки. У ног трупа склонился Джозеф Авакумович; рядом стояли инспектор Макдугалл и суперинтендант. То, что сделали с монахиней, не могло не вызвать у Деклерка гнев.
– Тот же почерк, – сказал Авакумович, поднимаясь и показывая на то место, где должна была быть голова. – Видите, под горизонтальной линией обезглавливания – вертикальный разрез. Мне нужна гортань для исследования.
Инспектор Макдугалл кивнул. Он тоже был зол: уже второе тело в Северном Ванкувере, в пределах его компетенции. Нужно поспешить с раскрытием дела.
– Изнасилование, – сказал русский, – и разрез на груди. – Он нахмурился. – Очень жестокое преступление.
– Вы имеете в виду, что она была девушкой?
– Не в этом дело. Этот парень – настоящий дикарь.
– Вещи разорваны или разрезаны? – спросил суперинтендант.
– И то, и другое. На животе и ниже он действовал ножом, а от шеи до талии разорвал руками.
– Ее убили здесь?
– Да. Слишком много крови. Дождь смыл все следы, но кажется, что ее оттащили с дороги в кусты. На дороге имеются следы борьбы.
– А кто ее нашел?
– Другая сестра, – ответил Макдугалл. – Она вышла запереть ворота и увидела горящую свечу.
– Скорее бы узнать, что за извращенец вытворяет все это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95