Это может отрицательно сказаться на прибылях нашей компании, да и на всей фармацевтической промышленности в стране в целом.
В прошлом месяце шеф ездил во Францию знакомиться с их заводами. Вернулся порозовевший, с новыми часами "Ролекс", в новеньком галстуке модного сиреневого цвета. Теперь вместо привычных разговоров о "кокетках из Мансуры" и "достоинствах гашиша" он с видом знатока разглагольствует о парижских улицах, ресторанах, неповторимом аромате красного вина и "ночных гуриях", дарящих истинное французское наслаждение...
Вот так он вступил на порог политики "открытых дверей", открывшей перед ним дорогу в новые миры, туда, где за твердую валюту можно купить мягкую совесть, а высокие стремления сводятся к мечте о вкусной выпивке и длинноногих блондинках.
Он сметлив от природы ровно настолько, чтобы удерживаться на плаву и из всего извлекать для себя хоть какую-то пользу. Мы росли с ним в разных условиях й принадлежали к разным мирам. Поэтому, за исключением редких моментов, наши отношения с ним остаются строго официальными.
— Значит, вы отказываетесь переделывать контракт? Так я вас понял?
— Я уже вам сказал: я считаю, что при этом пострадают интересы нашей компании, и не вижу никакой надобности в подобной переделке. Но, в конце концов, решающее слово все равно принадлежит не мне, а вам. Если вы отказываетесь принять контракт в его настоящем виде, это ваше дело. Но вы не можете заставить меня поступить вопреки моему убеждению.
Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы говорить спокойно. Чем спокойнее мой голос, тем весомей выглядят .мои аргументы. Врешь ты просто боишься его разозлить. Да\ но зачем лезть на рожон? Тебе не остановить потока, который сметает все на своем пути. И все-таки, чего я, собственно, боюсь? С работы меня не уволят, это маловероятно, а уволят, так не буду по крайней мере чувствовать свою ничтожность и беспомощность, как здесь. Подумаешь, беда какая! Найду себе другое место, не хуже. Правда человеку с моей биографией в наши дни не так-то легко устроиться на работу. Но нельзя же из-за боязни потерять место превращаться в робкого слизняка. А деньги? Жить на что? Опять гоняться за случайным заработком? Ненавижу этим заниматься. Боже, да неужели же нет выхода из этого замкнутого круга? Буравя меня взглядом, шеф тянет руку к кнопке звонка. Входит служитель.
— Али, принеси мне кофе и пачку "Кента".
А мне сегодня кофе, видно, не положено — не заслужил. Кровь бросается мне в голову. Вроде бы пустяк, стоит ли волноваться? Но этот самый пустяк представляется мне сейчас важнее всего того, о чем мы тут с ним спорили.
— И мне чашку кофе, Али! Сахару чуть-чуть...
Шеф выжидающе барабанит пальцами по столу. По глазам вижу, что он взбешен, и внутренне торжествую.
— Если вас беспокоят единственно интересы компании, то позвольте спросить, зачем вам понадобилось публиковать о готовящемся контракте целую статью в газете "Джамахир"?
А, вот наконец мы и добрались до самого главного. Ну разумеется, пока все шито-крыто, можно спать спокойно. А гласность кладет всему этому конец.
Молчу, жду, что он скажет дальше.
— Когда же вы наконец возьметесь за ум и прекратите все эти штучки? Я вам по-хорошему советую - не создавайте себе сами проблем. Не знаю, известно ли вам, что министр даже подумывает о том, чтобы возбудить против вас судебное дело. Я не должен был бы вам этого говорить, это служебная тайна, но я искренне хочу сохранить для компании ценного работника...
"Братский совет", так сказать, и в нем скрытая угроза. Интересно, насчет министра он врет или говорит правду? Чувствую внезапную сухость во рту, тянусь к стакану с водой. Цепкие глазки шефа фиксируют каждое мое движение. Точно такие же "братские советы" я уже слышал в бытность мою студентом от другого, обладателя глаз-буравчиков. Как сейчас его вижу: черный мундир, медные полоски на плечах, в руке телефонная трубка: "Отпустите его ко всем чертям, а там посмотрим..."
...Телефон звонит упорно, настойчиво, как будто человек на том конце провода уверен, что я дома. Неохотно поднимаю трубку.
-Да!
— Алло! — Незнакомый женский голос.
— Да, да, я слушаю!
— Это квартира господина Халиля Мансура? — Говорит по-арабски, с легким иностранным акцентом.
— Да!.. Простите, с кем я разговариваю?
— Меня зовут Рут Харрисон...
Опять он меня прерывает. Все, о чем я здесь рассказываю последние два дня, видите ли, "детали, не относящиеся к делу". Да вся моя история соткана из таких вот деталей, вы обязаны меня выслушать!
Кто это крикнул, неужели я? И этот голос, такой решительный — и смелый — тоже мой?! Быть этого не может! Амина глядит на меня из зала, широко раскрыв глаза. Впервые за весь процесс она посмотрела в мою сторону, будто только сейчас, услышав этот голос, вновь вспомнила о моем существовании. Что ж, рано или поздно человеку приходится кричать, чтобы его услышали. Ну и ну! Молчал, еле слышно шептал что-то всю жизнь, а когда приперло — заорал, да так, что сам испугался собственного голоса!
— Я много раз пыталась до вас дозвониться, но безуспешно... Дело в том, что одна моя приятельница, которая хорошо вас знает, много мне о вас говорила... Я преподаю в Международном институте проблем третьего мира. Около года назад мы открыли в Каире свой филиал. Лично я занимаюсь вопросами профсоюзного движения у вас в стране. Извините, я понятно говорю по-арабски?
— Да, да, абсолютно понятно. — И чуть не брякнул: "У вас очень красивый голос".
— Так вот, моя приятельница сказала, что у вас есть опубликованные работы на эту тему и вы сами до сих пор даже принимаете некоторое участие в профсоюзной деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50