И Аброр весьма обрадовался, увидев еще не занятую никем густую тень под столетним дубом на Инженерной улице. Пока он займется своими делами, его верный «жигуленок» будет поистине прохлаждаться и не превратится, к счастью для своего водителя, в раскаленную консервную банку.
Аброр вышел на площадь Ленина.
Раскрыв планшет с уменьшенной копией плана-проекта, Аброр начал придирчиво сопоставлять начертанное на бумаге с реальной местностью. Отсюда, снизу от моста через канал, трамваи поднимались по улице Абдуллы Тукая с натугой, а потом, повернув на восток, уже резво торопились по Инженерной. Обе эти оживленные улицы доживают последние дни.
Ладно, уйдут старые дома, но вот столетние чинары, клены, дубы? Вон там, в сквере Коммунаров, огромная сосна вымахала, выше многих домов... Виднеется, будто шея жирафа, вознесенная над оградой в зоопарке... Сколько труда положили люди, сколько заботы проявили, усердно поливая эти деревья, чтобы выросли они эдакими
1 Ширчай — чай с молоком, маслом и приправами.
красавцами' Природа поработала восемьдесят — сто лег, чтобы — с помощью людей! — создать эти величественные чинары. А ему, Аброру, отпустили полгода на проект, в котором вроде бы учтено все, что надо, кроме... Аброр посмотрел на план, где было скрупулезно указано место каждой аллейки, каждого строения, даже крышки каждого канализационного люка. А деревья? Они-то и не были показаны ни единым знаком. Потому что их не привыкли рассматривать как «объекты», они не числились в инвентарной описи — «легенде» плана. Их можно было безжалостно срубить все или по своей прихоти какие-то из них оставить,— за деревья не отвечало ни одно подотчетное лицо, ни одно ведомство.
Могучие, с пышной кроной деревья оказывались беззащитными перед людьми, для которых инвентарные описи, цифровые колонки расходов на используемые материалы и затраченный труд значили очень и очень много. По праву много, а порой и не по праву, когда иные люди, размахивая описями и цифрами, забывали о долге своем перед природой. Она дана всем. «Пользуйся мной, но не забывай о совести!»— так говорит нам она. Аброр верил, что в человеке заложен долг перед природой, что естественно веление совести — беречь и любить живое. Иначе, может, и наивно рассуждал Аброр, дети, совсем еще маленькие, ну вроде нашего Зафарчика, по сути своей тоже не были бы совестливыми. Вон Зафар ночью после такого испуга все же беспокоится о судьбе Сиртлана. Как же ему, Аброру, не сохранить в себе данное нам вместе с жизнью святое чувство не переступить черту, за которой человек начинает творить природе зло: губить животных или деревья, разрушать живые берега арыков? Наивно? Может быть, может быть... Но он верит: зло, тобой сотворенное, обязательно ударит другим концом по тебе же; и пусть эта скрытая инстинктивная вера, страх перед жестокостью, впитанной с молоком матери, внешне похож на страх богобоязненного человека перед грехом,— нет, в его душе не религия живет — его чувство всевидящего ока, всеслышащего уха человеческой совести.
Аброр шагами вымерил расстояние между большими чинарами и к)й высокой сосной-жирафом, что вознеслась над крышами домов. Ь и\ пи рассчитывай, а все деревья сохранить тут невозможно. Не-< | омько деревьев, например, росли на том месте, которое отводилось но! | равный выход воды из-под земли, на самый центр основного фошама. Да, но если аллею фонтанов сдвинуть метров на пять к западу, тогда... вот этот самый величественный дуб и высоченную сосну удастся сохранить. Аброр твердо для себя решил: «Надо еще поработать над проектом, внести изменения, чтобы легче было убедить м них соавторов да и руководство...»
Сайфулла Рахманович ездил в горсовет, потом в управление. В кабинете Аброр застал его только после полудня
Через полчаса мне надо быть в горкоме, — предупредил Успеем? Или перенесем разговор на завтра?
Упускать еще один день не хотелось.
— Постараюсь успеть,— сказал Аброр, разворачивая на директорском столе заново вычерченный проект.
Сайфулла Рахманович поднялся из кресла.
— Не слишком ли много струй у фонтанов стало?! У нас около восьмисот струй было... А тут?
— Более двух тысяч. Количество переходит в качество, верно?
— Верно. Только вам самим же работы прибавится.
— Зато, Сайфулла Рахманович, красота фонтанов, интенсивность приносимой ими пользы — прохлада, радиус действия и тому подобные преимущества — искупят наш труд и затраты. Представьте себе на миг: две тысячи звонких струй — хор природы, естественная гармония звуков! — заглушат все уличные шумы, и человек на аллее фонтанов попадет в царство спокойствия и красоты.
Сайфулла Рахманович улыбнулся:
— Вы так поэтично все это описываете, что мне трудно возразить. Единственное опасение—как бы не затянуть сдачу рабочих чертежей. Рабочих, я подчеркиваю. Чтоб от нас — прямо к строителям.
— За сдачу в срок отвечаю я. У вас есть график. Все будет идти по нему.
— Тогда я должен... похвалить вас. Вы взяли на себя лишнюю нагрузку, чтоб аллея фонтанов стала еще грандиозней и прекрасней. Похвально, Аброр Агзамович!
Аброр, осмелев, перешел к более трудной части предложений:
— Вот здесь растут столетние чинары и дубы. Вы знаете, Сайфулла Рахманович, площадь получается очень обширная. Обойти ее по периметру—значит прошагать километра четыре. Если на площади не будет деревьев, тенистых деревьев, обширность эта будет минусом, а не плюсом. Величественно—может быть, но... неуютно. Человека, особенно в знойные летние дни, на голую площадь не очень-то потянет.
— Увеличим число серебристых елей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97