Впрочем, история с бешик-тоем, ссора, разбитый чайник — все это как-то разом отодвинулось, начало удаляться от нее, уменьшаться в размерах и прежней своей давящей тяжести.
А табу и «запретная черта» если и отзывались в ней теперь, то лишь каким-то неясным и темным предчувствием.
Аброр лежал в гостиной на диване весь в жару. Пахло валерьянкой и еще каким-то лекарством. Высокая температура не спадала.
Проводив врача до самой машины «скорой помощи», Шакир вернулся к брату. Посмотрел на его потрескавшиеся губы. Удивился, как быстро, всего за два дня болезни, изменился, сдал Аброр. Голос его к тому же совсем пропал.
Шакир нагнулся над больным:
— Ничего, Аброр-ака, у вас просто сильная простуда. Пройдет быстро.
Аброр покачал головой, еле слышным шепотом, с остановками проговорил:
— Зря... накричал на Вазиру, вот и лишился... голоса. Наказание мне, брат!
Аброр попытался улыбнуться, но губы оказались неспособными изобразить улыбку, слишком запеклись. Еще что-то хотел сказать растроганному брату Аброр, но приступ кашля не дал ему говорить.
Шакир хотел закрыть до того настежь распахнутые окна, но Аброр рукой дал знак: не делай этого. Преодолев приступ кашля, еле слышно прохрипел:
— Воздуха... воздуха не хватает.
Гнойная ангина вместе с пневмонией долго держали высокую температуру во всем теле больного. Давило на сердце. Поднимешь голову — сразу же начинается тошнота.
Капли каплями — их Шакир наливал больному регулярно,— а надо было начинать назначенные врачом уколы.
Шакир вспомнил про знакомую медсестру, которая жила через два подъезда в их доме. Когда Зафар болел корью, она приходила в квартиру Аброра и Вазиры и делала ребенку уколы. Агзам-ата пошел за медсестрой.
...Ханифа принесла пиалу теплого молока с медом, собралась на ночь ставить горчичники Аброру — привычные заботы матери, для нее он как бы опять стал прежним мальчиком.
Когда вдвоем с Шакиром помогала Аброру добраться из гостиной в спальню, на кровать, мать не на шутку испугалась за сына: Аброр еле двигал ногами, согнулся весь, как старик, его шатало, кружилась голова. Ханифа долго и нежно стирала марлей холодный пот с лица и шеи Аброра. Что за болезнь, которая может за два дня согнуть и превратить в старика такого крепкого мужчину? Вирусные гриппы — их Ханифа очень боялась почему-то — Аброр переносил на ногах, без температуры, не признавал раньше никаких ангин. И вот тебе на!
Шакир снова воткнул под мышку Аброра градусник. Когда вынул и глянул, непроизвольно вздрогнул. Тридцать девять и восемь. Это после жаропонижающих!
— Сколько? — спросил Аброр.
— Немножко меньше стало: тридцать восемь и шесть,— сказал Шакир.
Мать вскипятила воду и поставила Аброру горчичники на спину и на грудь. В коридоре Агзам одними глазами спросил: как, мол, там? Отец сильно страдал из-за болезни сына.
— Ничего, поправится,— успокоила мужа Ханифа.
— А может, Вазиру-то позвать? Она ведь не знает о болезни.
— И пусть не знает!.. Зато о бешик-тое она прекрасно знала. Ушла, подвела всех нас! Все спрашивали про нее. Не знала, как и ответить! Опозорила меня, а теперь вот Аброр от этого позора свалился больной!
Сама ты больше других его мучила последние дни. Все вы, женщины, хороши!
Ночью, когда Шакир пошел спать, Агзам-ата и Ханифа-хола остались дежурить около постели Аброра.
Временами Аброр так задыхался в кашле, что Агзам-ата совсем пугался. Подбегал к сыну, осторожно прикасался к вискам, приподымал голову с подушки. Всю ночь Аброр горел словно в огне. Все время просил пить, то отсылал, то звал отца. Агзам-ата сидел если не рядом, то в соседней комнате у двери и появлялся у постели больного при малейшем шорохе. И ждал, не скажет ли Аброр о Вазире,— наверняка она присмотрела бы за ним лучше, чем он со своей взбалмошной старухой. Но Аброр ни разу не вспомнил о жене. А утром, когда после уколов и теплого молока у него чуть-чуть прорезался голос, Аброр сказал отцу о детях: Малика и Зафар сегодня должны были вернуться из лагеря.
В полдень на широкую площадь к большому, девятиэтажному дому прибыла вереница автобусов. Их тут же окружили люди. Среди родителей была и Вазира. В полуоткрытом окне автобуса она увидела загорелого веселого Зафара, кинулась к нему, застучала по стеклу.
Автобус разгрузился. Уже найдены и разобраны все рюкзаки и чемоданчики детей. Вазира собралась уводить своих чадушек к матери, придумывая, как она объяснит детям, что не домой они направляются. И вдруг Зафар закричал:
— Мама, смотри, смотри, вот и дедушка пришел!
И побежал к дедушке. Обрадованный Агзам-ата опустился перед внуком на корточки и широко раскрыл руки. Потом к деду подошла и Малика. Агзам-ата выпрямился, обнял ее за плечи, поцеловал в лоб.
Рослый и худощавый, в своих неизменных легких брезентовых сапогах и чесучовом кителе, Агзам-ата смотрел чуть поверх Вазиры. Они поздоровались друг с другом спокойно, только Вазира, испытывая какую-то странную робость, не выдержала взгляда свекра, опустила глаза, будто признавала свою вину в чем-то. Зафар искал взглядом среди машин знакомые «Жигули» вишневого цвета, но Агзам-ата повел их всех с рюкзаками к салатового цвета «Волге»-такси.
— А где папа? — спросила у Вазиры Малика.
Вазира насупилась, ничего не сказала. Малике ответил Агзам-ата:
— Папа заболел, детка. «Скорую помощь» вызывали.
— А что у него, дедушка?
Агзам-ата рассказывал о болезни сына, о том, как они с Ханифой всю ночь не спали, и краем глаза следил за Вазирой. Агзам-ата заметил, что у Вазиры снова изменилось выражение лица: теперь оно стало и озабоченным, и растерянным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97