На десять человек одна бутылка... Капелька досталась...
— «Капелька!» С нее-то все и начинается. Капля камень точит!
— Но я уже не маленькая, комсомолка. Папа! — Малика стала искать защиты у отца.— Разве я не имею права в день рождения подруги...
— Погоди, погоди, Малика,— как можно мягче начал Аброр,— комсомольцы помнят не только права, тем более такие сомнительные,— они помнят и обязанности. Ты на наш обычай ссылаешься: мол, не отпускают без плова. Но есть еще более важный обычай: сдержать слово. Ты обещала маме вернуться к десяти. А сколько сейчас? Ты подругу обидеть не решилась, а нас с мамой заставила ждать и нервничать. А пить вино — разве у наших девочек бывал такой обычай? А курить?
Малика молчала.
— Сколько было мальчиков? Честно отвечай! — Лицо Вазиры мрачнело все больше и больше.
— Четверо.
— А девочек?
— Тоже четверо.
— Значит, парами собираетесь. Вы и к другим ученикам вашей школы всей компанией в гости ходите?
— Но ребята у нас хорошие... Мы вместе с комсомол вступали.
— Наверное, домой нам все время звонят они же, кто-то из этих парней? — спросил Аброр.
Малика покраснела, опустила глаза.
— Выходит, и на переменках вы той же восьмеркой уединяетесь, чтобы посмеяться над отсталыми учителями?
— Что ж теперь, совсем не разговаривать?
— Кто от тебя этого требует? — оборвала Малику мать.— Ты пока лишь восьмой класс заканчиваешь! Если с этих лет начнешь компании заводить, на вечеринках посиживать, вино пить, что с тобою дальше будет?
— Никаких компаний я не завожу! — вдруг взорвалась Малика. Губы ее задрожали, запрыгали, на лице выказалось настоящее страдание.— Вы ничего не понимаете! Мы все просто дружим. Почему дружить девочкам с мальчиками считается зазорным? Почему?
— Кто это считает зазорным? — спросил Аброр. В глазах у Малики заблестели слезы.
— Учительница наша, Карима-апа... На собрании Дильдору стала осуждать ни за что ни про что.
— А ты стала защищать подругу и критиковать учительницу?
— Стала! Зачем она пережитки старого защищает?
— Какие, например? — продолжал допытываться Аброр.
— Ее дочь с нами учится. И вот девочка чего-то там не сделала, ей мама велела, или по-своему сделала, так Карима-апа зашла на перемене в наш класс и при всех дала дочери пощечину. Весь класс остолбенел... И нас она запугать хочет. Разве под страхом можно заставить уважать старших? Разве такое «уважение» не пережиток прошлого? Я и сказала об этом на собрании в нашем «клубе девочек».
Натра совсем не ожидала от дочери такого гнева. Замолчала, все смотрела и смотрела на нее, дивилась. Ее Малика, ее девочка стала выступам, на собраниях, отстаивать справедливость! Значит, она и становится взрослой, серьезной. Но тут же вспомнился Вазире брат, его самоуверенные речи о «пережитках», эгоистические рассуждения о перенаселении Земли... Дай сейчас Малике волю, не дойдет ли постепенно и она до подобных «теорий»? Нет, нет, тотчас предупредить, пресечь это своеволие.
— Ты прежде всего о себе, о своем поведении думай! — сказала она.— Если Карима-апа в чем-то ошиблась, то директор школы есть, чтобы ее поправить, на недостатки ее указать. Педсовет существует. А ты всего-навсего ученица восьмого класса, и тебе еще рано о старших судить, тем более учительницу осуждать! Выступать на собрании, подрывать ее авторитет — это невоспитанно и бестактно!.. Ну, а за то, что ты сегодня вернулась домой позже дозволенного тебе времени, да еще и вино пила, я должна тебя наказать. Ни на какие дни рождения к подругам больше не пойдешь! И ребятам, что звонят нам домой, передай: пусть тебя больше не тревожат. Раз пошли среди людей разговоры, значит, есть на то причина. Дыма без огня не бывает! И эта компания, чувствую, до добра тебя не доведет!
— Вы почему каким-то посторонним верите? Почему не хотите мне поверить? Кариму-апа слушаете, а меня не хотите! — готовая вот-вот расплакаться, воскликнула Малика. Потом, снова обращаясь за поддержкой к отцу, спросила: — Как можно запрещать дружить?
Аброр не успел ничего сказать, как Вазира резко оборвала дочь:
— Тебе мало того, что я сказала?! В твоей компании еще и курят. Заразишься еще этим поветрием!.. Дай тебе волю... Нет, больше никаких вечеринок с мальчишками, ни единой! А попробуешь пойти хоть раз, в наш дом можешь не возвращаться! На порог не пущу — иди тогда куда хочешь!.. А сейчас ступай к себе! Все!
Малика вышла из кухни вся в слезах.
Побледнев, Вазира схватила пиалу и наполнила ее прямо из крана холодной водой. Аброр с нарастающей тревогой глядел, как дрожали у жены руки, когда она подносила пиалу ко рту, как лихорадочно блестели глаза.
— Что с вами, Вазира?.. И зачем так грубо вы обошлись с Мали-кой? Она же не понимает ваших опасений, она же еще ребенок.
— Не защищайте ее!.. Я сегодня сыта по горло «проблемами молодежи». Моего брата Алибека так избаловали... Мама теперь просто погибает от его распущенности и своеволия. Я сама увидела сегодня, до чего доводит родительская снисходительность. Сердце у меня кровью обливается.
— Что случилось-то? — уже не на шутку встревожился Аброр. И Вазира стала сбивчиво рассказывать мужу, что у матери на
глазу бельмо и она почти ничего не видит... что брат разрушил свою семью и катится по наклонной... что она готова была увезти Зумрад Садыковну к себе. В рассказе жены беды наслаивались одна на другую, приобретая размеры непоправимой катастрофы. Вазира сидела опустив руки, глаза ее уставились в одну точку — полное отчаяние, изнеможение, обессиленность. Она почти прошептала:
— Что же делать, Аброр? Ах, если б мама могла быть построже с ним!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97