– Я рада, что ты не презираешь женщин, Боб, – наконец произнесла она мягко. – Мы с тобой могли бы составить отличную команду. Мы могли бы пойти далеко, очень далеко… – Улыбнувшись, она добавила: – И не только в смысле продвижения по службе.
Джонсона немедленно охватило отвращение, в долю секунды доведшее его едва ли не до тошноты. Это отвращение мешало даже говорить.
– Что ты на это скажешь? – продолжила Уортон все так же спокойно. Ее тонко выщипанные брови слегка приподнялись, при этом на переносице образовались две маленькие складки.
Посмотрев ей прямо в глаза, Джонсон процедил сквозь сжатые зубы почти таким же спокойным тоном, что и она:
– Развратница.
Слово было смешным, и он сам удивился, что именно оно слетело с его губ. Очевидно, из трусости. Другие определения, которыми частенько награждали за глаза Уортон, – шлюха, проститутка, участковая девка, – по-видимому, казались Джонсону слишком сильными.
Но если Уортон и нашла это слово смешным, смеха у нее оно не вызвало. В первый момент она застыла в шоке. Затем глаза ее сузились, лицо побледнело, губы сжались в узкую полоску с острыми концами.
– Ты ублюдок! – прошипела она.
Но это слово, пусть даже смешное, сделало свое дело. Произнеся его, Джонсон отчетливо понял, что не хочет останавливаться и тем более отступать. Вложив в последующую тираду всю свою ненависть к Уортон, он произнес:
– Не забывай, я все знаю о деле Итон-Лэмбертов.
Я знаю, что тогда произошло.
Какую-то секунду у Уортон был удивленный вид, затем она испугалась, но испуг в ее глазах быстро сменился насмешкой.
– Вот как? И что же ты знаешь, сержант?
– Я знаю, что ты подкинула вещественное доказательство и силой выбила у обвиняемого признание.
Она улыбнулась, и Джонсон прекрасно понимал, что улыбка эта не притворная. Взгляд Уортон был отнюдь не смущенным, как у человека, который боится разоблачения. Всем своим видом она сейчас напоминала тигровую акулу, немигающим взглядом следящую за жертвой.
– Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, – бросила она и, не дав ему возразить, продолжила: – Но если у тебя есть доказательства, что в деле Итон-Лэмбертов что-то сделано неправильно, то об этом, очевидно, следует доложить кому-нибудь из начальства.
Она прекрасно понимала, что никаких явных доказательств у Джонсона нет, и это разозлило его еще больше.
И даже чересчур, как выяснилось. Поскольку аргументов у него больше не оставалось, он сказал первое, что пришло ему в голову:
– Вряд ли я найду того, с кем ты еще не переспала.
Она вздрогнула, как будто Джонсон ударил ее. Затем прищурилась. Он ждал.
И все же пощечина оказалась столь внезапной, что он не успел среагировать. Уортон молниеносно и в то же время изящно, словно балерина, развернулась всем корпусом, выбросила руку вперед и быстро покинула освещенный круг. В темноте хлопнула входная дверь.
Боли Джонсон практически не чувствовал, но еще долго стоял, словно приклеенный к полу, потирая щеку.
Возвращение Гамильтона-Бейли домой в этот вечер не было ознаменовано ничем необычным, по крайней мере поначалу. Они с Иреной уже давно перестали быть мужем и женой, однако оба признавали, что вести хозяйство выгоднее на пару, как и прежде. Свою «семейную» жизнь они строили по принципу взаимодополнения: у каждого из супругов были собственные места обитания и собственные часы пребывания в квартире, поэтому Александр с Иреной редко пересекались и во времени, и в пространстве. С приближением вечера Ирена обычно готовила ужин, а затем удалялась в свою комнату или гостиную. Таким образом, когда Гамильтон-Бейли приходил с работы, в его единоличном распоряжении оказывалась просторная кухня, из которой он неизменно следовал в кабинет, а уже оттуда в свою спальню. Утренние часы и выходные дни были организованы примерно по тому же принципу, и самым удивительным являлось то, что супруги строго соблюдали очередность во всем, даже не сверяясь с часами.
Приемы гостей – удручающе частые, по мнению Александра, – устраивались с помощью специальных фирм, занимавшихся организацией праздничных столов; при этом супруги на время возводили хрупкий, но внешне безупречный фасад крепкого семейного здания, и хотя он никого не обманывал, главное было – соблюсти декорум.
Гамильтона-Бейли несколько удивило, что на этот раз жена не поспешила устроить в доме очередное сборище. Он на скорую руку соорудил нечто вроде острого мексиканского мясного рагу с фасолью из продуктов, купленных по дороге в ближайшем магазинчике (Александр терпеть не мог супермаркетов, где, как ему казалось, все глазеют на него, пока он с корзинкой ходит между полками), и, поев, удалился в кабинет, где первым делом включил радиоприемник. Симфония Малера наполнила собой помещение, освещенное настольной лампой. Опустившись в кресло, Александр налил себе солидную порцию коньяку. Как правило, после ужина он сразу садился за монографию Грея, но прошло уже несколько дней, как он изменил этой привычке. Сидя в кресле с бокалом в руке, он невидящим взглядом смотрел в пространство перед собой. Ему многое надо было обдумать, очень многое.
Минут через двадцать раздался стук в дверь.
– Входи, Ирена.
Возраст этой женщины приближался к пятидесяти годам, но Ирена Гамильтон-Бейли сохранила моложавый вид и красоту, так что, в отличие от большинства других супружеских пар, ее муж выглядел значительно более дряхлым и куда менее привлекательным, чем она. Ирена обладала высокой стройной фигурой и большими темно-синими глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами, и немало мужчин теряли голову из-за этой комбинации женственности, изящества и богатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139