Его симпатическая нервная система, которую обычно трудно было вывести из равновесия, была словно наэлектризована, сердце стучало так громко и с такой силой, что он чувствовал, как оно всасывает и выбрасывает кровь, гоня ее по сосудам. Джонсон повернулся на одних каблуках. Из темного угла по направлению к нему шагнула Уортон.
– Тысяча чертей!
Это было самое страшное ругательство, какое инспектор когда-либо слышала от своего подчиненного.
Она улыбнулась, но это не была улыбка старого друга или тем более любимой.
– На миг мне показалось, что вы молитесь.
Сержант выдавил из себя улыбку, чтобы Уортон не увидела, как напугало его ее неожиданное появление.
– Я не знал, что вы здесь.
– Надо было свести концы с концами, – пожала плечами Уортон. – Где это лучше сделать, если не там, где все началось?
– Я думал, дело уже окончено. – Джонсон не удержался от того, чтобы не съязвить.
– Я считаю, что закончено. А вы нет?
Этот вопрос был задан вполне серьезно.
По-хорошему Джонсону следовало бы ответить на него так: «Есть кое-что, чего я не понимаю», но он лишь бросил:
– Нет.
Она улыбнулась – на этот раз вполне искренне. И даже расхохоталась.
– Джонсон, это что, бунт на корабле?
Он пожал плечами:
– Вы сами спросили.
Смех Уортон прервался так же неожиданно, как и начался.
– Вы не любите меня, да?
– Это имеет значение? – ответил он, помолчав.
– Лично для меня – нет. Для расследования – да.
– Но расследование закончено, – заметил сержант.
– Да, это расследование.
Он скривил лицо в неопределенной гримасе и опустил взгляд на ковер.
Уортон подошла к сержанту и встала рядом с ним лицом к столу.
– Тогда скажите, в чем я ошиблась.
Она с удовольствием отметила, что ее подчиненный колеблется и медлит с ответом.
– Просто я не верю, что он это сделал, – произнес он несколько неуверенным тоном. Затем прибавил: – Все улики косвенные. У вас нет даже доказательств того, что он находился здесь во время убийства.
– А как насчет кокаина?
– В школе девятьсот студентов. Любой из них мог оставить его здесь когда угодно.
Уортон не хотела распаляться, но при этом и не стремилась излишне сдерживать свои эмоции. Она была уверена, что сержант возражает исключительно ей назло.
– Вы не видели его комнату. Наркотики со всеми соответствующими принадлежностями, часы Никки Экснер, ее фотография на стене. Этот парень уже давно погряз в наркотиках, был осужден за изнасилование и привлекался за драку с ножом. Он не может толком объяснить, где был вчера вечером, и вы сами отыскали свидетеля, который утверждает, что именно он снабжал убитую наркотой. Чего еще вам не хватает?
Но Джонсон тем не менее не мог отделаться от сомнений. Он опять поднял взгляд к куполу.
– Пришлось постараться, чтобы подвесить ее таким образом.
– Ну так и что?
– Я не могу представить, чтобы этот парень, свихнувшийся на наркотиках, смог все это проделать.
Уортон тоже посмотрела вверх, но ее глаза видели все совершенно иначе.
– Не понимаю, почему это невозможно. Он был одержим страстью к этой девушке. Для того, кто подсел на наркотики, ничего, кроме собственной одержимости, не существует. Движимый страстью, он изнасиловал ее. Делал с ней все, что хотел, после чего ему оставалось только убить ее.
– Только и всего?
– Да почему нет? У него в голове был такой коктейль из наркотиков, что он, возможно, даже не видел в своих действиях ничего особенного.
– Кроме того, вся эта картина в целом… – Джонсон ответил скорее не Уортон, а собственным мыслям.
– И что с ней не так?
Сержант опять замолчал, задумавшись.
– Во всем этом чувствуется какой-то грандиозный замысел. Что-то театральное, символическое.
– Ну да, как в церкви, – насмешливо бросила она.
– И это не вяжется с Билротом.
– Грандиозный замысел у него был. Был! Изнасиловать ее, зарезать и вздернуть!
– Нет, это не он, – не сдавался Джонсон.
– Вы ошибаетесь, сержант. Или, что ближе к истине, вам очень хочется, чтобы ошибалась я.
Его не удивило, что Уортон так думает; к тому же в ее словах была доля правды. Однако как бы Джонсону ни хотелось поймать ее на ошибке, главным для него было найти истинного преступника, в возможность чего он искренне верил.
– С какой стати мне хотеть этого?
Он намеренно произнес эти слова громко, желая вызвать Уортон на откровенность.
– С той стати, что вы не можете смириться с моим повышением.
Никогда еще Джонсон и Уортон не выражали так открыто свою неприязнь друг к другу.
– На моих глазах отправилась на повышение прорва полицейских, и я прекрасно мирился с этим.
– До сих пор – да.
К чему, черт возьми, она клонит?
Джонсон покачал головой:
– Вы видите то, чего на самом деле нет.
– Разве? Тогда почему вас так заедает, что я стала инспектором? Если в других случаях, как вы говорите, вас это не трогало?
– Да ничего меня не заедает, – продолжал упорствовать Джонсон, хотя, как и Уортон, сам чувствовал ложь, сквозившую в сказанных им словах. «А почему бы не сказать ей правду?» – внезапно подумал он.
Сейчас они стояли в каком-то метре друг от друга. Улыбнувшись, Уортон сделала шаг вперед и почти коснулась Джонсона грудью.
– Может быть, просто потому, что я женщина, а?
Если это была провокация, то она удалась. Джонсон резко отвернулся и процедил сквозь зубы:
– Вовсе не потому, что вы женщина.
Уортон подняла руку к его лицу и провела тыльной стороной ладони по щеке. Сержант застыл, испытывая смешанные чувства, которые никак не давали ему мыслить ясно. Теперь уже Уортон упиралась в него грудью, и Джонсон не мог не ощущать ее сексуальность, соблазнительность полных губ и больших глаз, которые теперь, благодаря слабому освещению, казались еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139