Когда куратор добрался до музея, Никки Экснер уже была мертва. По всей вероятности, в этот вечер она занималась сексом сначала с Фурнье – для удовольствия, а затем с Билротом – для дела. После этого был оральный секс с Расселом, который запечатлен Либманом на фотографиях. Что произошло дальше, мы в точности не знаем, но можем предположить. Во всяком случае, «профессор» находился в музее вместе с трупом. Девушку задушили, предварительно одурманив наркотиками. Она была беременна, и, чтобы это скрыть, нужно было удалить ее матку и подкинуть другую, хранившуюся в отделении гистопатологии. Очевидно, «профессор» считал, что он отец ребенка, хотя я подозреваю, что его просто обманули. А чтобы скрыть факт удаления матки, «профессор» не нашел ничего лучше, как изрезать труп Никки с ног до головы. Естественно, у него не было желания заниматься этим собственноручно, но не было и такой необходимости, поскольку под рукой был Гудпастчер.
– Но почему Гудпастчер согласился в этом участвовать? – задала Елена резонный вопрос.
– Потому что у него не было выбора. Я думаю, что «профессору» был известен маленький секрет Гудпастчера, о котором не знала даже его жена. Когда же она умерла, у бедняги, по-видимому, начались галлюцинации. Ему стал видеться ее дух, который, как он подозревал, знает, что он совершил. Очевидно, это и побудило его написать признание и покончить с собой.
– А вы знаете, что это за секрет? – с любопытством спросил Джонсон.
– Думаю, что знаю, – кивнул Айзенменгер. – Но вернемся к событиям той ночи. Понятно, что Гудпастчер занимался разделкой трупа без особого желания, но только до тех пор, пока не увидел, что это та девушка, которая сломала жизнь его приемному сыну и тем самым причинила горе его жене. – Доктор поднял голову. – Я вчера разговаривал с Пейнетом. Он никогда не был близок с отчимом, но куратор боготворил свою жену, а она в свою очередь боготворила сына. Гудпастчер видел, какое действие оказало на нее горе Джема. И возможно даже, он считал Никки виновницей постигшего ее удара. Когда жена умерла и жизнь его опустела, ненависть к Никки многократно возросла. Помните, что он пишет? «Я видел ее из окна и ненавидел ненавидел ее». Так что, поняв, чье тело ему предстоит резать, он взялся за дело с куда большей охотой. Единственное, на чем он настаивает в предсмертной записке, что в убийстве он не участвовал, – только вскрывал труп. После этого «профессор», похоже, удалился, – очевидно, это зрелище оказалось слишком неэстетичным для его утонченного вкуса. То, что я хочу сказать дальше, – в значительной мере мои предположения, но они, на мой взгляд, соответствуют известным нам фактам. И они, конечно, довольно омерзительны…
Он остановился и нерешительно посмотрел на Елену.
– Продолжайте, – твердым тоном произнесла она.
– Это связано с секретом Гудпастчера, из-за которого он был вынужден идти в музей, несмотря на тяжелое состояние жены, и это объясняет то, что я обнаружил на теле Никки Экснер. Ей, как известно, дали мидазолам и совершили насилие, оставив следы как в области влагалища, так и ануса. Возможно, конечно, что при жизни ей и нравился анальный секс, но взятые мной образцы тканей свидетельствуют о том, что эти следы были оставлены уже после ее смерти.
– Вы хотите сказать… – пробормотала Елена, а Джонсон выдохнул:
– О господи!
– Я думаю, что третьим неизвестным, чью сперму обнаружили в теле у Никки Экснер, был Гудпастчер. По-видимому, он был некрофилом, и «профессор», знавший этот секрет куратора, привлек его к потрошению тела Никки под угрозой разоблачения.
Вид у Елены был крайне удрученный, у Джонсона – просто задумчивый.
– Насилие над трупом в данном случае было актом мести, – продолжил Айзенменгер, – как и рассечение тела и изъятие матки. После этого он, вероятно, вымылся, переоделся (скорее всего, над Никки он трудился в рабочей одежде, в которой обычно возился с трупами) и вернулся в больницу. Там его, правда, не успели хватиться, но и поклясться, что он не отсутствовал какое-то время, тоже никто не может.
Несколько минут все трое молча изучали записи, оставленные Гудпастчером, сравнивая изложенное в них с рассказом Айзенменгера. Первым нарушил тишину Джонсон:
– Да, но все-таки который из профессоров это был?
– Бедный старина Гудпастчер, – вздохнул Айзенменгер. – Ему, очевидно, и в голову не пришло, что могут возникнуть сомнения относительно личности «профессора».
– Но вы-то знаете это?
– Думаю, что да, – кивнул Айзенменгер. – Однако в нашем катящемся в тартарары мире ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
– Что вы хотите этим сказать?
– Есть некоторые любопытные обстоятельства, которые позволяют предположить, кто это. Во-первых, склонность Рассела к минету. Установлено, что он уже много лет прибегает к услугам проститутки, но ни разу за все это время не занимался с ней сексом обычным способом. Подтверждением этому служат и сделанные «полароидом» снимки Рассела с Никки Экснер. Возникает вопрос: каким тогда образом Никки могла от него забеременеть? Мне это представляется крайне маловероятным. Во-вторых, в характере Гудпастчера была одна черта, свойственная всем кураторам всех музеев мира: он не любил изменений и даже противился им. Он много лет проработал бок о бок с Расселом – еще с тех времен, когда тот был простым преподавателем. То, что Рассел стал со временем профессором, для Гудпастчера ничего не значило – он по-прежнему называл его доктором.
– Значит, вы думаете, что «профессор» – это Гамильтон-Бейли?
Несколько секунд Айзенменгер молчал.
– Именно так я и думаю, – сказал он наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139