.. Сие привидение предостерегало меня, чтоб я не был безумен ему верить. Нет, это было не привидение: Милана называла себя несчастною смертною; из темных ее выражений кажется, что она обворожена и не смеет открыть тайны волшебства, в коей зависит ее освобождение... Истинно так! Чем более я рассуждаю, тем явственнее постигаю требование ее, до сего относящееся: она сделается видимою, когда в нее влюбятся без надежды!..»
— Дражайшая Милана!— вскричал он по сем слове.— Талисман, удерживающий мое счастие, скоро рушится!
Я увижу тебя; волшебник, тебя мучащий, приуготовляет твое избавление, влияв в меня непонятную мне страсть к тебе; я люблю тебя нелицемерно; люблю, сам не зная кого. Ты столько мила мне, что я готов не видать тебя вечно, если только от того зависит твоя польза... Увы, Милана, ты уже ' счастлива, волшебство кончилось, но я... возможно ль? Я тебя не увижу никогда; судьба твоя и мое злосчастие сего требуют... Я согласен!.. Но может ли быть какое-либо волшебство столь люто; запретишь ли ты сама из благодарности в единой моей надежде наслаждаться твоим голосом! Нет, я его услышу! Ты не можешь быть жестока, и в сих местах ты будешь подавать сию единую отраду: я буду говорить с тобою... Ты будешь приходить в сию пустыню и отдашь мне сию софу: она будет моя постеля и мой гроб... мне не можно удалиться от места, где я тебя почувствовал... и хотя б сей мой разговор с тобою уже последний... Ах, Милана!
Вздох пресек его слова. Он повергся на софе, мучился, надеялся, отчаивался и заснул влюбленным без всяких ожиданий.
Уже румяная Зимцерла рассыпала розы свои на востоке, страстный соловей воспевал уже любовь свою, и громкий его голос проливался до ушей Громобоевых, но он еще покоился во объятиях сна, если только можно назвать упокоением то состояние, в коем тысячи мучительных представлений терзали его чувства. Наконец он проснул ся, но затем только, чтоб учиниться еще беспокойнее. Милана была первое слово в его мыслях.
«Любезная Милана! Божество ль ты, или смертная, или только мечта — я не знаю! Ты божество, ибо тебе поклоняется мое сердце и не может ни истребить пламени, тобою возженного, ни удостоверить меня, в каких я нахожусь обстоятельствах. Но в чем еще мне уверять себя? Я люблю тебя, но ах! никогда не увижу!.. Но я люблю, и сие должно услаждать мои горести, от коих никогда не исцелюся».
Он встал, вздохнувши, и увидел стоящую близ софы корзину с пирожным, заедками и соками плодов.
— Боги!— вскричал он.— Что я вижу!.. О мне имеют попечение, не хотят, чтоб я умер здесь с голоду! Сего уже довольно!.. О Милана, существо души моей! Сей дар от тебя; твои прелестные руки принесли оный, они к нему прикасались.
Он схватил корзину и целовал оную многократно. Потом поставил ее близ себя на софу и с час глядел на нее, не говоря ни слова, равно как бы видел самую свою любовницу.
— Часть моего желания исполнена,— сказал он наконец.— Сия пища доказывает, что мне позволено обитать на сей софе. О Милана! — вопиял он, бегущий к месту, где с нею говорил вчера.— Обрадуешь ли ты меня сладчайшими своими разговорами?
Он бросился на колени, лобзал место, на коем, чаял, надлежало стоять ей, ибо тут слышал он слова ее. Всяк, не знающий о действиях любви, счел бы его сумасшедшим, но Громобой утешался тем, что другому было бы непонятно. Насытившись воображениями, ходил он по поляне, осматривал каждый цветок и всюду уповал услышать голос своей возлюбленной. Почти за всяким шагом кликал Милану, но она не отзывалась. Он вспомнил о своем обещании не видать ее никогда, и слезы оканчивали его надежду. Сто раз старался он осмотреть окрестности поляны, не откроет ли где-нибудь убежища своей дражайшей; густота леса удерживала его, и он возвратился к софе.
Голод принудил его подвинуть корзину и тем опять родил желания услышать голос той, которая, чаял он, имеет о нем попечение.
— Дражайшая Милана!— говорил он.— Сколь вкуснее бы казалась мне пища, если бы твоя невидимая ручка делила со мною сей обед!—Он отложил кусок пирога, но, поднося ко рту, остановился.— Нет, я не съем оного; ты придешь сюда, моя любезная! Если ты, невидимо присутствуя здесь, испытываешь, люблю ли я тебя,— молчи, не начинай говорить, я умру с голоду, я не стану есть, пока тебя услышу.— Он протянул руку положить кусок обратно, задумался и, забывшись, пообедал.
— Какое забвение! — сказал он, опомнившись, и толкнул корзину прочь.— Счастие, что Милана была на сей раз сурова; если б она пришла сюда, она слышала бы, что я не хотел есть без нее, она бы взяла подозрение... Но какая мне нужда уверять ее! Я никогда ее не увижу. Довольно, что я споспешествую ее благополучию; мне должно любить ее, и сие рачительно исполняет мое сердце... Будь счастлива, моя любезная! Но я тебя не увижу!.. Ах, Милана! — кончил он вздохом.
Он не рассуждал о себе, а думал только о невидимке. Он забыл все, помнил лишь Милану, не смел ничего ожидать, отрекся от всего и вознамерился жить и умереть при водомете.
Солнце готовилось в другой раз зайти в присутствии его на сей поляне.
— Милана! В сие время я тебя услышал!—вопиял Громобой и успел только вздохнуть; он остановлен приближением глубоких лет невольника. Громобою каждый шорох казался вестию, полезною для его сердца, ибо мы всегда того ожидаем, чего меньше всего надеемся. Он видит человека, похожего на обитателя места сего; какая лестная мысль — не узнаю ль от него о Милане! Он вскочил, и глаза его устремились, они требовали сего известия.
— Государь мой!— сказал невольник с почтительным поклоном.— Вы еще здесь! Я думал, что вы уже возвратились домой.
— Домой!— сказал Громобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184