— Итак, ты меня хочешь оставить без помощи среди сего волнующегося моря,— сказал Буйслав, вздохнув,— но можно ль мне иного требовать? Я знаю, что тебе должно удалиться из сей ненавистной земли, где порок мой со всех сторон вопиет к тебе, где каждый шаг твой будет ступать по земле, обагренной любезною твоею кровию. Ах, Мирослав!— продолжал он.— Будь великодушен и не оставляй меня жить в отечестве, из коего я тебя изгоняю!
Но долго б было повествовать все, что мы тогда говорили: довольно, что князь совершенно раскаялся и убеждал меня разделить с собою престол, но я твердо заключил оставить Полянию и искать в свете убежища, в котором бы мог забыть случившиеся мне несчастия. Буйслав до отшествия моего часто посещал меня тайно и разговаривал со мною о пользе народной и о должностях государя, и могу обнадежить, что он с великою ревностию принялся исправлять свои погрешности; но после узнал я, что он скоро по выходе моем из Полянии забыл мои советы и предался во власть страстям своим; пожалованный от него на мое место овладел поверенностию его и умел сию употребить во зло с таковым искусством, что все разорения, учиненные им в отечестве, упали на сторону его государя. Буйслав погиб в народном смятении, и область его досталась храброму русскому князю Святославу.
Я, оставя отечество, вознамерился идти в область дулебов, чтоб вопросить славное тамошнее боговещалище о средствах к истреблению моей печали и о месте, где провести мне остаток дней. Без всякого препятствия достиг я к оному. Описывать великолепие храма, посвященного Золотой Бабе, считаю я за излишнее. Я, по обыкновению, подарил жрецов, купил жертвенный скот и получил в ответ:
«Следуй в непроходимые леса древлянские, там найдешь ты пустыню, которая доставит тебе все, чего ты ищешь».
Я повиновался, пришел в сие место, нашел сию хижину, снабженную всем, что к роду жизни моей было необходимо. Со временем познакомился я с одним дровосеком, коего бедное состояние восстановил данным ему и не нужным уже для меня золотом; сей из благодарности доставляет мне потребное на пищу, и в двадцать пять лет, здесь мною препровожденных, кроме моего дровосека, первого я вижу вас, любезный мой князь.
Пустынник сим словом кончил свою повесть. Я разговаривал с ним о всяких подробностях, относящихся до науки царствования, и разговоры его учинили то, что я великую получил склонность убеждать его следовать со мною в отечество мое. Я предложил ему оное в почтительнейших и трогающих словах, но он противуполагал мне такие доводы, что я долженствовал употреблять все присутствие моего разума, дабы поддерживать основания моей стороны.
- Великодушный Мирослав! — говорил я ему.—Вы доказали мне, что нет ничего труднее на свете, как царствовать, и мне судьбою предопределена сия участь. Родитель мой уже не молод, и, может быть, при самом моем возвращении в столицу обров принужден буду я поднять тяжкое бремя правления. В летах моих могу ли я делать благополучными других, когда я и сам собою еще управлять не умею?
Кто родился добродетельным, тот не может отговариваться собственными своими выгодами, если род человеков требует от него услуги.
Ничто не помогало: Мирослав упорствовал и указал мне постелю для отдохновения.
Поутру, лишь только вскрыл я глаза мои, первый представился оным Мирослав, он сидел у моей постели.
— Князь обров!— сказал он мне.— Вы затем приехали, чтоб изгнать меня из моего убежища.
И как я оторопел от таковых слов его, то он с дружеским видом взял меня за руку и открылся, что виденный им сон принуждает его согласиться на мое требование. Вне себя от радости вскочил я, заключил Мирослава в мои объятия, а он говорил мне:
— Когда я, соверша обыкновенное мое богослужение, закрыл сном мои вежды, одеянная в белых ризах и окружаемая блеском женщина предстала мне.
Мирослав!— сказала она.— Совет богов повелевает тебе согласиться на предложение юного князя Тарбелса; они определяют тебя быть вождем его и участником-случаев беспокойных и его славы. Последуй ему от сего часа и не оставляй, поколь будет тебе возможно.
Изрекши сие, она стала невидима, а я пришел удовлетворить твоему желанию.
Я обнял пустынника, уверял его во всегдашнем моем к нему повиновении и просил о согласии к начатию общего нашего путешествия. Я предлагал ему коня моего и хотел сам идти пеш, но Мирослав отрекся, я не мог к тому его принудить, почему мы оба следовали пеши до ближней деревни. Там купил я у отставного ратника коня со всем вооружением, и так шествовали мы к Бужанскому боговещалищу.
Путь сей был неблизок, но наставления Мирославовы, кои он мне преподавал, сокращали оный; я пил истиннейшие познания из его медоточивых уст. Соверша около половины дороги нашей, в один день въезжая на приятную долину, увидели мы множество всадников, нападающих на одного вооруженного человека. Сей, не устрашась множества, оборонялся храбро, и в глазах наших трое нападающих упали с коней от его сабли.
— Ах, Мирослав!—сказал я моему водителю.—Потерпишь ли ты, чтоб сей неустрашимый витязь принужден был погибнуть от множества? Можно ль видеть сие и не скакать к нему на помощь?
Мирослав похвалил меня, я поощрял к тому своим примером; он обнажил свою саблю и пустился в толпу, последуемый мною. Я удивлялся отважности его и искусству: оружие его бросало смерть во все стороны, и вскоре нападающие либо побиты были, или спаслись бегством, оставя ратника, готовящего принести нам благодарность. Как лицо оного закрыто было личником шелома, то нельзя было узнать, кому мы подали помощь; но он, сказав: «Боги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184