Пустынник удивился, увидя меня пред собою так нечаянно появившегося.
— Любезный Зелиан, — сказал он мне, несколько подумавши,— я прощаю тебе все, что учинил ты в своих молодых летах, и отношу оное к необходимым следствиям судьбы твоей. Не думай также, чтоб ты огорчил меня похищением очарованной книги: сему надлежало случиться для начатия к поправлению некоторой важной учиненной мною в жизни моей погрешности. Однако ж бы я не извинил намерения твоего, с каковым искал ты пещеры, в коей я воспитывал тебя. Ты хотел похитить сестру свою, мне все то известно, но как ты не ведал, с каким намерением я сохранял ее от тебя и к чему она предназначена, то, впрочем, родственная твоя к ней любовь и забота о состоянии ее сей проступок твой оправдает. Может быть, ты пожелаешь узнать от меня, какое было намерение мое в рассуждении самого тебя? Но я не могу открыть оного до времени, в какое судьба дозволит тебе увидеть твоих родителей. Что ж надлежит до сестры твоей, причины, понудившие меня разлучить тебя с нею и пресечь все способы к вашему свиданию, были следующие: по некоторым обстоятельствам, о коих ты также со временем узнаешь, нанес я великий вред сему государству; надлежало оному удовлетворить, когда я познал мое заблуждение. При рождении сестры твоей открыл я, что судьба ее предназначивает ее к благоденствию сильного государства; но как место, в котором я нашел ее, не могло доставить ей приличного воспитания, то взял я труд сей на себя и унес ее в мою пещеру. Предприимчивый и нескромный нрав твой был мне знаем; проник я также и то, что ты от меня удалишься, к чему легко бы ты мог подвигнуть и сестру свою, а чрез то и ее сделать несчастною и мои намерения и надежды учинить бесплодными. Однако ж ведай, что несправедливость твоя противу меня не осталась без наказания: ты не можешь видеть сестру твою, хотя она и в сем находится городе. Старанием моим возведена она на престол и правит оным столь благо-успешно, что вред, нанесенный ошибкою моею дулебам, ныне неприметен.
На этом слове Баламир прервал повесть Зелианову: он бросился к нему и заключил его в свои объятия.
— Ах, Зелиан! — вопиял он.— Надежда моя не обманула меня: ты брат несравненной Милосветы, которой навек подвластно мое сердце.
Зелиан признался в том и соответствовал Баламиру в дружеских приветствиях.
Восторг короля уннского был несколько продолжителен, и старик нашелся принужденным оный нарушить и принудить Зелиана к продолжению повести.
— Пустынник поразил меня своими словами. Я повергся пред ним на колена и употребил всевозможные убеждения для исходатайствования себе прощения и дозволения видеться с Милосветою. Огорчение мое смягчило его, он жалел о мне, но, однако, не мог пременить того, что единожды уже воспоследовало.
— Намерения твои,— сказал он мне,— клонившиеся к похищению сестры твоей, принудили меня совершить действие, полагающее величайшее препятствие в свидании твоем с нею. Хотя ты можешь ее видеть, но сие не удержит тебя от разговоров с нею, а как скоро скажешь ты ей одно слово и она узнает, что ты ей брат, в ту минуту нанесешь ты ей крайнее несчастие: в ту минуту она пропадет в глазах твоих, и едва ли ты во всю жизнь свою ее увидишь. Теперь рассуждай, пристойно ли желать тебе с нею свидания?
— По крайней мере, я могу взирать на нее посредством моей шляпы так, что она меня не увидит,— говорил я.
Пустынник старался всеми силами удерживать меня от свидания, а я — убеждать его, так что он напоследок принужден был мне «сказать:
— Вижу я, что определенного судьбою никто убежать не может. Я чувствую, что свидание твое будет бедственно для Милосветы и огорчительно для самого тебя. Но как известно мне, что ты не можешь управлять своими желаниями, то и без меня пройдешь во дворец к ней, почему должно мне лишь предохранить Милосвету, чтоб ты вечно не учинил ее несчастною. Еще припоминаю тебе: удержись скидать во дворце твою шляпу, может быть, сие сохранит тебя от разговора с нею. Сверх того, возьми сей таинственный перстень, но дай мне клятву возвратить оный мне после свидания твоего, какими бы следствиями оное не окончилось.
Я учинил ему в том величайшие клятвы, принял перстень, благодарил его и бежал во дворец.
Я нашел сестру мою одну во внутренних ее покоях, и сколь она ни переменилась во время нашей разлуки, ибо красота ее достигла на верх совершенств, но я узнал ее. Долго утешался я, взирая на нее и примечая ее упражнения. Она рассматривала некоторые учреждения, относящиеся к благоденствию ее подданных.
— О боги,— сказала она, окончивши свое чтение,— я достигла до крайнего степени блаженства, ибо могу делать благодеяния целому народу. Но сие высочайшее утешение души добродетельной не приносит мне совершенного спокойствия. Я всем помогаю, кроме моих любезных, но родители мои, может быть, окружены бедствиями, нищетою и презрением. Я не знаю их, не вижу средств узнать, и они, может быть, не воображают, что дочь их на престоле. Еще в младенчестве своем имела я утешение знать моего брата, но и тот погиб; для того, впрочем, не оставил бы он меня в неизвестности о себе. Ах, Зелиан, ты один был вместо всех моих родственников, и тебя только могу я оплакивать!
Слезы потекли из очей ее при сем слове. Сердце мое вострепетало от радости и жалости. Я забыл завещание пустынниково и вскричал:
— Я здесь, любезная сестра!
Голос мой привел ее в изумление: она пришла в ужас, в котором я, не хотя ее оставить, снял с себя шляпу и бросился к ней с объятиями. Она узнала меня, и в восхищении нашем наговорили мы много беспорядочных слов. Однако ж радость моя недолго продолжалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184