Выговоря сие, хотел он постучаться у дверей хижины, но оные отворены были хозяином, который, взглянув на него мимоходом, бежал к своим сетям, схватил челнок и готовился починивать свою сеть. Но, завязав одну ячейку, бросил челнок и бежал, как сумасшедший, к реке. Постояв несколько минут, испуская глубокие вздохи и взирая в разные места в воду, возвратился он опять к своей работе. Опять завязал один узел и, опять бежав к реке, производил примечания свои в воде. Сие повторяя до несколько раз, бросил он челнок и нитки и возвратился в свою хижину.
Баламир ветрел его у дверей и просил о странно-приимстве.
Рыбак сей, имеющий вид уже пятидесятилетнего мужа, принял его с радостью. Он угощал его всем, что было него наилучшего, и расспрашивал у него о причинах, заведших его в сию необитаемую страну.
Баламир не скрыл от него ни малейшей подробности и рассказал ему все случившееся с ним от времени, когда он изшел из Уннигарда.
— Вы простите меня,— промолвил он, окончав свои приключения,—что я заклинаю вас богами не скрыть от меня вашей повести, ибо кроме того, что доверенностию сею, может быть, учините меня счастливейшим из смертных, но и разрешите мое удивление о поступке вашем при починивании ваших рыболовных сетей.
Рыбак, который во время, когда Баламир рассказывал свою повесть, оказывал попеременно то знаки сожаления, то удовольствия, ответствовал ему:
— Король уннский, я не скрою от тебя ничего, если ты дашь мне обещание по выслушании моей повести исполнить некоторое действие, для коего потребны отважность и великодушие.
Баламир клялся ему, что он себя не пощадит и всеконечно в угодность его исполнит все состоящее в его силах. После чего рыбак, вздохнув, говорил следующее:
— Напоминание несчастий и благополучия, попеременно следовавших в моей жизни, извлекает из меня вздох сей... Ведай, Баламир, что я совсем не в таковом родился состоянии, в каковом ты нашел меня ныне упражняющегося. Я имел право заступить престол великого государя по происхождению моей природы. Но как случаи мои имеют связь с приключениями отца моего, царя дулебского, то имей терпение, что я начну сказание от некоторого времени прежде несчастной войны дулебов с аварами.
ПОВЕСТЬ ЦАРЕВИЧА ДОБРОСЛАВА
— Область дулебов процветала издревле. Предки мои управляли оною самодержавно, и все соседственные народы, в рассуждении силы или слабости сил своих, искали их союза или покровительства. Отец мой Буйслав владел уже спокойно целые пятнадцать лет престолом» как впадение сильного народа аварского потрясло оный.
Доколе еще силы отечества моего были новы, авары беспокоили оное только набегами. Но произошел случай, привлекший Кигана, владельца аварского, искать собственной своей, или отечества моего, погибели. Отец мой, кроме меня, имел старшую дочь, именем Рогнеду, девицу редкой красоты. Слава о сем дошла до неприятеля нашего Кигана. Возбужденный любопытством, пожелал он о сем удостовериться. Переодевшись в простое платье, отважился он прийти во дворец отца моего и, нашед способ увидеть сестру мою, столь в нее влюбился, что вознамерился просить оную себе в супружество. Едва только возвратился он в свое кочевье, торжественное посольство отправлено было с предложением мира на условии союза его с Рогнедою. Ни гордость отца моего, ни склонности сестры моей не согласны были с желаниями государя, пришедшего из неизвестных стран и не имеющего определенного жилища. Ему отказано, и кровавая война возгорелась; все силы Кигановы, по разбитии наших войск в жестоком полевом сражении, осадили столичный наш город. Область наша претерпела ужасное разорение, однако ж столица выдерживала долговременную осаду.
Киган, горящий жесточайшею страстью к сестре моей, беспрестанно делал свои предложения, но всегда получал решительные отказы. Наконец город был в крайности; голод, начавший показываться, и беспрестанный урон людей на вылазках грозили, что оный взят будет при первом всеобщем приступе. Заключено сделать последнюю вылазку и либо прогнать неприятелей, или всем погибнуть. Отец мой сам предводительствовал отборным юношеством из дворянства; я, пришедший уже в возраст, дозволяющий владеть оружием, начальствовал над левым крылом, исшедшим из ворот Бугских. Я не хочу вам описывать всех чудес храбрости, произведенных каждым; довольно сказать, что авары троекратно выгоняемы были за свой воинский стан, потеряли целые тысячи воинов и бежали рассеянно куда кто мог. Однако ж необузданная храбрость стала причиною нашего несчастия. Когда наши воины гнались поодиночке каждый за своим неприятелем с твердым намерением истребить до последней души своих неприятелей, тогда полки аварские, бывшие на грабеже по областям дулебским, возвращаясь, подоспели к своим на помощь. Бегущие, остановясь, примыкали и обращались на своих преследователей. Редкий из дулебян избег погибели; сам родитель мой, нападая на Кигана, был от своих отрезан и, обороняясь, как лев, пронзен был в грудь волшебным копьем Кигановым.
Я, усмотря кончину родителя моего, с остатком моих телохранителей бросился в толпу, чтоб по крайней мере спасти тело его. Я пробился и в отчаянии разносил смерть посреди аваров, тщившихся схватить тело, но едва я очистил путь моим воинам, как земля, расступившись пред моими глазами, поглотила моего родителя. Смертный ужас объял меня тогда. Я, вменя сие за явный гнев богов, обратил коня моего и спасался бегством. Вскоре быстрость оного сокрыла меня от неприятелей, и я, очутясь в непроходимом лесу, продолжал еще удаляться. Густота сплетшихся ветвей лишила меня коня моего;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184