Юноша вскочил и с торжествующим воплем ринулся навстречу почтальону. Возбуждение заразительно. Люди оглядывались, выходили из домов, смотрели из окон. Где это видано, чтобы мистер Пибоди так спешил!
Входная дверь в дом Флэттсов распахнулась и с треском захлопнулась. Фиби появилась на веранде в белом накрахмаленном переднике, на лице ее было написано удивление. Она вытерла руки о полотенце. Увидев бегущего мистера Пибоди, Фиби отбросила полотенце и бросилась за Заком.
— Спасибо, мистер Пибоди! — радостно кричал Зак. — Я вас люблю. Я люблю вас. — Он изо всех сил неловко сжал в объятиях пораженного почтальона, звонко расцеловал его в обе щеки и выхватил письмо.
Мистер Пибоди почесал в затылке и тряхнул головой.
— Наверное, важное письмо, — пробормотал он, — меня за письмо еще никто не целовал!
— Важное! — Заккес рассмеялся, подпрыгнул, счастливые слезы текли по его щекам. Письмо было не только важным. Дело шло о жизни или смерти. Наверное, внутри чек или денежный перевод — очень уж тонок конверт, это означает спасение для матери.
Наконец Фиби догнала Заккеса, лицо ее побледнело от напряжения. Она наблюдала за тем, как Зак дрожащими руками распечатывает конверт, подняла письмо, когда Зак его уронил, и улыбнулась, когда конверт был наконец разорван.
В конверте оказались два сложенных листка почтовой бумаги. Зак развернул их и нахмурился. Он ожидал увидеть чек или денежный перевод, но ни того, ни другого не было. Юноша даже посмотрел на землю: не обронил ли он их?
«Возможно, они придут отдельно», — предположил Зак и нетерпеливо начал читать.
«Сын мой во Христе!
С глубоким сожалением воспринял я известие о серьезной болезни твоей матери. Я не предполагал, что она так тяжело больна. Предлагаю тебе взять отпуск и побыть с ней, сколько необходимо. Не сомневайся, я и все мы молимся о здоровье твоей дорогой матери. В прошлое воскресенье вся наша община молилась о вас. Я уверен, что Бог услышал нас, остальное в его руках».
Заккес оторвался от письма. Сердце его неистово стучало, кровь прилила к голове. Мать его нуждалась не в молитвах, а в восьмистах долларах, чтобы лечиться в Ашевилле. Он быстро пробежал глазами письмо, и с каждым словом у него становилось все тяжелее на душе.
«Я полностью понимаю твою просьбу ссудить тебе восемьсот долларов, и я бы искренне желал, чтобы у меня была возможность предоставить тебе эту сумму. Но, увы, мы только лишь смиренные слуги Господа, орудия его воли. Священник в силах воззвать к Господу, чтобы он излечил душу, укрепил дух. К сожалению, многие мирские потребности мы не в силах удовлетворить, как бы нам этого ни хотелось. Мы не отделение банка, а духовная обитель. Нами прилагаются все усилия, чтобы заботиться о наших подопечных, и, как будущий священник, ты находишься на нашем попечении. Мы дали тебе стипендию, ты получил хорошие рекомендации, и мы гордимся, что ты являешься одним из нас.
Но колледжам тоже нужны средства. Справедливо, что наш благодетель, упокой Господь его душу, оставил пожертвования, но даже мы, духовные наставники, связаны законами мирской жизни. Средства, оставленные нам, — а их всегда бывает недостаточно, чтобы выполнять надлежащим образом нашу работу, — эти деньги, согласно воле учредителя, должны расходоваться на образование, административные нужды, стипендии. Эти средства не могут быть потрачены на другие нужды вне зависимости от того, насколько остра в них необходимость…»
Заккес почувствовал, что холодеет. Несмотря на витиеватый слог письма, было ясно, что денег ждать не приходилось ни от преподобного Астина, ни от его распрекрасного колледжа. В письме прямо не говорилось об отказе, там было много добрых слов, но смысл его от этого не становился иным.
Из груди Заккеса вырвался низкий скорбный вопль. «Что же это за церковь, — спрашивал он себя, — которая отказывается помочь бедной женщине и облегчить ее страдания? С каких пор фонды и стипендии стали дороже человеческой жизни?»
Он с презрением посмотрел на письмо. Потому, как оно было составлено, уважаемый и почитаемый преподобный Астин предстал перед Заккесом как политик, а не как слуга Господа.
Зак равнодушно пробежал глазами заключительные строки. Стоя за его спиной, Фиби тоже читала, беззвучно шевеля губами:
«Как духовные наставники, мы будем делать все от нас зависящее, в то же время мы не располагаем свободными денежными средствами. Но не теряй надежды, сын мой, в Иисуса Христа, Сына Божьего, ибо Он всемогущ. Разве не Он исцелил прокаженного? Не Он ли воскресил мертвого? Он милостив, наш Господь и спаситель Иисус Христос, и я заверяю тебя, что одна молитва, обращенная к Нему, стоит миллионов слитков серебра.
Остаюсь скромным служителем Бога и человека,
искренне твой во Христе,
Томас В. Астин».
Заккес с хрустом смял письмо и швырнул его на обочину. Слезы гнева стояли в его глазах. Перед его мысленным взором предстал колледж во всем своем великолепии: увитые плющом красивые здания, ухоженные, искусно подстриженные кусты и газоны. Все вокруг говорило о богатстве, а вот, чтобы помочь бедной женщине, денег не нашлось.
— Заккес! — Встревоженная его видом, Фиби обняла его за талию. — Пойдем, дома обо всем поговорим.
Он резко обернулся, и в глазах его было столько ненависти, что Фиби отшатнулась.
— Помнишь, о чем ты спрашивала меня на днях? — зло спросил юноша.
Она молчала, боясь вызвать новую вспышку гнева.
— Ты хотела знать, приму ли я когда-нибудь сан? Теперь я могу тебе ответить. Никогда я этого не сделаю, никогда!
— Заккес! — жалобно воскликнула Фиби; в этот момент луч солнца упал на серебряную цепочку у нее на шее, и серебро сверкнуло, как зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116