«Пусть этот маленький сувенир послужит залогом вашего счастья.
Сестры Бэрд».
— Это подарок! — ахнула Элизабет-Энн. Медленно и осторожно развернув бумагу, она вскрикнула от восхищения. Это была диванная подушка с вышитым на ней коттеджем и надписью:
Где бы ни были те,
Кто покинул сей кров,
Пусть вернутся опять
В этот ласковый дом.
— Какое чудо! — На глаза Элизабет-Энн навернулись слезы. — Я всегда буду хранить этот подарок.
— Мы еще не все посмотрели. — Заккес едва сдерживал возбуждение. — Пойдем дальше.
Элизабет-Энн прижала подушку к груди и вернулась за ним в коридор, откуда проследовала в залитую солнцем столовую. Светлился в нее через большие окна и широкие двери. И повсюду стояли ящики с папоротниками. Их было много, разных сортов и размеров — от могучих серовато-зеленых оленьих рогов до нежных адиантумов.
Между гостиной и столовой находилась кухня, поражавшая своими размерами: она занимала почти весь первый этаж. Пол был выложен терракотовой плиткой, а потолочные перекрытия потемнели от дыма. На крючках висело бесчисленное множество чугунных сковород, медных кастрюль, дуршлагов. На полках стояли деревянные миски и глиняные кувшины. Центр кухни занимал длинный обеденный стол весь в царапинах и щербинах, а вокруг него — шесть стульев с сиденьями из тростника. У одной из стен стояла печь, отапливаемая дровами, две большие оцинкованные раковины были встроены в деревянный каркас: воду нужно было приносить со двора, накачивая ее из колодца, находившегося за домом. Еще одна стена была целиком увешана полками, на которых размещалось невероятное количество всевозможных тарелок, блюдец, чашек. Еще там стояла старинная клетка для птиц, выполненная в виде причудливого замка, но назначение ее было чисто декоративное.
— В следующий раз, когда в Мексикана-Таун будет ярмарка, я куплю тебе канарейку, и тебе не будет скучно, пока я на работе. — Он обнял ее и добавил: — Но это только до тех пор, пока не родится малыш, тогда уж скучать тебе явно не придется.
Однако самое большое впечатление на Элизабет-Энн произвела комната на втором этаже — в ней совсем не было мебели.
— Это же детская! — воскликнула она. Заккес сжал ее руку, давая понять, что и он того же мнения.
Спальня предстала перед ней как нечто неземное. Светло-зеленые стены контрастировали с темной мебелью. На металлической кровати с подвижной спинкой красовалось множество отделанных кружевом подушек. К вязаному покрывалу были пришиты кисти, достававшие до пола. В головах кровати висел портрет. По обеим его сторонам строго одна над другой располагались гравюры с изображением цветов. У стены вместо тумбочки стоял небольшой письменный столик с лампой и письменными принадлежностями. Складная крышка стола сверху была обтянута выделанной кожей. На окнах висели кружевные занавески с причудливым цветочным рисунком, и проходивший сквозь них свет смягчался, окутывая комнату романтической дымкой.
Элизабет-Энн влетела в комнату перед Зак-кесом, они столкнулись и одновременно свалились на кровать, утонув в пышных подушках. Кровать протестующе застонала.
— Если уж мы здесь… — прошептала Элизабет-Энн.
— То давайте будем терять даром времени, — закончил ее мысль Заккес. Он обхватил ее податливое тело своими сильными руками и счастливо улыбнулся в предвкушении минут наслаждения. Пальцы принялись расстегивать пуговицы на ее платье.
Она мечтательно взглянула вверх и непроизвольно вскрикнула.
— Что с тобой? — спросил он, нежно погладив ее по щеке.
Элизабет-Энн с трудом села, едва вырвавшись из мягких объятий роскошной постели, он повернулся и проследил за ее взглядом.
К потолку как раз над кроватью был приклеен большой красный Валентин в форме сердечка, а к нему прикреплена их свадебная фотография. Но это не был символ любви. Он был разорван посередине так, что Элизабет-Энн и Заккес оказались разделены.
Сначала они потрясенно молчали, буквально парализованные таким проявлением неприкрытой ненависти, потом Заккес зло стиснул зубы и раздраженно покачал головой. Ему не нужно было гадать, он знал, чьих рук это было дело. Он крепко обнял Элизабет-Энн, стараясь защитить ее от этого ужаса.
— Постарайся об этом забыть, — успокаивал он ее. — Это больше никогда не повторится. — Но взгляд Элизабет-Энн, полный душевной боли, словно говорил, что впереди их ждут тяжелые испытания. Слишком долго была она жертвой коварных козней Дженни.
— Ты плохо знаешь Дженни, — прошептала Элизабет-Энн, — и не подозреваешь, как далеко она может зайти, чтобы разлучить нас, и вот тому доказательство. — Она снова посмотрела на потолок и содрогнулась.
Заккес сорвал с потолка изуродованный Валентин, вместе с ним отстала краска, и на потолке осталось пятно в форме запятой. Он смял разорванное сердечко и швырнул его на пол.
— Дженни со временем успокоится. — Заккес старался быть убедительным. — По крайней мере она не будет вмешиваться в нашу жизнь.
— А если будет?
— Ей нужно устроить свою жизнь, выйти замуж, родить детей. У нее появится много других забот, поважнее нас с тобой.
Элизабет-Энн посмотрела на Заккеса и серьезно кивнула.
— Наш брак будет безупречным. — Он немного помолчал и, проведя по ее лицу невидимую линию от лба через нос к губам, добавил: — Ты увидишь, ничто не сможет нас разлучить. Никогда. Даже Дженни. Никто и ничто не в силах это сделать. Наш брак благословили небеса.
Он был прав. Чувствуя поддержку Заккеса и собрав всю свою волю, Элизабет-Энн отказалась от опия. Возможно, ей помогал материнский инстинкт, заложенный, как она считала, во всех женщинах, а может быть, придавала силы мысль, что она носит под сердцем ребенка Заккеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116