«Его разыскивает полиция за совершение ограбления!»
Но она так не поступит. Это слишком просто. Она сохранит этот дорогой секрет и ничего не будет предпринимать сейчас. Она будет терпеливо ждать своего часа, может быть, годы, если понадобится. А когда они меньше всего будут готовы к этому, когда у них будет уже что терять, когда они почувствуют себя наиболее защищенными и уверенными в себе, вот тогда, и только тогда, она захлопнет капкан.
Некоторое время из гостиной не доносилось ни звука, затем Заккес нарушил молчание.
— Означает ли это, что я больше тебе не нужен, Элизабет-Энн? — спросил он нерешительно.
Она посмотрела на него долгим взглядом, казалось, прошла целая вечность.
— Нет, совсем не значит. — Она взяла его руку, крепко сжала и поцеловала. — Я люблю тебя, — сказала она немного хрипло, — так же, как и ты сказал, что любишь меня. Если бы ты от меня все утаил, а я бы сама узнала, тогда все было бы по-другому. Но я ценю твою честность. Я люблю тебя.
— И ты выйдешь за меня замуж? — взволнованно спросил Заккес.
— Да, дорогой мой, да, да, да! — Она крепко обняла его.
Дженни подняла голову, коварно усмехнулась и на цыпочках прокралась в свою комнату.
9
Коттедж сестер Бэрд для Элизабет-Энн был самым счастливым и плодотворным периодом ее жизни. А какой это был милый, очаровательный, романтический уголок! Настоящий приют молодоженов, скрытый от любопытных глаз. Здесь появились на свет ее дети.
И пусть в дальнейшем ей довелось уехать из этого места, пусть суждено было занять высокое положение в обществе, иметь внушительные банковские счета — этот дом олицетворял для нее все самое дорогое и важное в жизни. Здесь были истоки ее самостоятельности. И если бы стены могли говорить, Элизабет-Энн готова была слушать их без конца. Они могли бы поведать о многом: о любви, обретенной и утраченной, о счастье и печали, о болезнях и выздоровлении, о минутах торжества и поражениях, о стойкости, терпении, о веселье и горестях.
Ее и раньше привлекала чарующая прелесть этого уютного домика, но началом прекрасной сказки стал для нее тот самый момент, когда Заккес подхватил ее на руки и, пройдя через скрипнувшую калитку, зашагал с ней к дому по выложенной каменными плитами дорожке мимо аккуратного белого заборчика. Она счастливо смеялась и шутливо вырывалась. И как только он переступил с ней через порог, дом превратился для нее в рай, в храм Она и не подозревала, что к дому можно относиться с благоговением.
Но самое главное — это был их дом.
— Заккес! Я все еще не верю! — воскликнула Элизабет-Энн, когда он осторожно опустил ее на пол в маленькой прихожей. Она крепко обняла его за шею и горячо поцеловала. — Элизабет-Энн Хейл, хорошо звучит?
— Мне кажется, великолепно.
— А вот не отпущу тебя никогда, — шутливо пообещала она, сомкнув руки на его шее. — Никогда-никогда! Ни за что на свете!
— Лучше отпусти, — весело откликнулся Заккес, глаза его смеялись, — иначе не увидишь наш дом.
Она сразу разжала руки и стала молча осматривать прихожую. От восторга у нее перехватило дыхание, слова куда-то исчезли. В эту секунду Элизабет-Энн решила про себя: «Ничего здесь менять не буду. Было бы кощунством разрушать это великолепие».
Она схватила Заккеса за руку и потащила за собой. Они переходили из комнаты в комнату, весело болтая. Элизабет-Энн старалась ничего не пропустить, всматривалась в каждый укромный уголок, внимательно разглядывая убранство комнат, их планировку.
— Мне здесь очень нравится, — сказала она.
— И мне тоже, — Заккес был счастлив, видя ее радостное возбуждение. Ему подумалось, что на глазах у него Элизабет-Энн еще похорошела.
— Заккес, закрой глаза и вдохни. — Она сама закрыла глаза и вдохнула полной грудью. У коттеджа был свой запах. В нем пахло фруктами и цветами, а еще орехами и медом, дополнял этот букет аромат трав.
Маленькая гостиная была отделана деревянными панелями, на стенах висели гравюры. Пол устилал ковер ручной работы. Мебель была обита ситцем с розами. Все вокруг было проникнуто духом Англии, но без излишней чопорности и строгости, главными принципами оформления дома оставались уют и комфорт. Женщины чувствовали бы себя здесь превосходно, но и мужчины нашли бы его удобным. На кружевных занавесках повторялся рисунок обивочной ткани — прекрасные махровые розы. Прозрачная ткань смягчала палящие лучи техасского солнца. Живописный ансамбль представляли собой три стола, стоявшие у камина: большой, отделанный красным деревом, маленький сервировочный столик в стиле королевы Анны и еще один небольшой стол, покрытый черным лаком. Повсюду в изобилии были хрустальные вазы, фарфоровые блюда ручной работы из Богемии, расписанные кобальтовой синью изделия из стекла, красивые китайские кашпо и диванные подушки, искусно расшитые самой Самантой Бэрд. Везде в вазах стояли со вкусом подобранные букеты крупных розовых пионов и нежных роз.
— Эти цветы — подарок тети, — пояснил Заккес. — Знаешь, что она сказала: «Не напрасно я ухаживала за цветами все эти годы — вот они и пригодились».
— Ее нужно обязательно поблагодарить. А это что? — спросила Элизабет-Энн, указав на диван, где лежал объемистый сверток, упакованный в светло-сиреневую бумагу и перевязанный такого же цвета лентой, обшитой по краям белым кружевом.
— Не знаю, что это. — Заккес медленно поднял сверток. Он был необычайно легкий, Заккес слегка сжал его — пакет был мягкий. Тут он заметил маленький конверт, прикрепленный к свертку, и передал его Элизабет-Энн. Она распечатала конверт и достала открытку — в ее левом углу акварелью была нарисована фиалка, по центру шла надпись, выполненная вязью переливчатыми синими чернилами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116