Она стала на страшный путь, который я никогда бы не избрала для себя.По странному стечению обстоятельств она напомнила мне миниатюрных кукол из стеклянного волшебного домика моего детства. Тогда я испытывала горечь от того, что не могу прикоснуться к ним и вращать ими. Но сю я могла распоряжаться по собственному усмотрению. Я могла переместить ее туда, куда захочу. Я могла вызвать улыбку или гримасу на ее лице, могла заставить ее смеяться или плакать. Теперь она была беспомощной куклой в моих руках.— Я поговорю с Малькольмом и потребую от него разъяснений по всем вопросам, включая и финансовые.Она с надеждой посмотрела на меня. Одной фразой мне удалось пробудить в ней жажду жизни.— Может быть, он изменит свое решение. Может быть, тебе удастся уговорить его разрешить мне уехать немедленно.— Может быть. Но не следует обольщаться. Малькольм никогда ни перед чем не останавливался.— Но он ведь прислушивается к тебе.— Да, только тогда, когда ему это выгодно. Только тогда, когда он сам этого захочет и почувствует, что это согласуется с его намерениями.— Без твоего участия эти планы неосуществимы. Но ты ведь можешь отказаться и не пойти на это.— Я могла бы отказаться, но это ведь было бы не в твоих интересах, дорогая? — спросила я.Единственное, чего я не стала бы допускать в эту минуту, так это ее советов.— Он просто осуществит свои угрозы. Тебе придется отказаться от своих иллюзий. Если я не помогу тебе, ты останешься без гроша на улице.Последняя улыбка надежды исчезла с ее лица. Я чувствовала себя кукловодом. Я потянула за ниточку и повергла ее в уныние. Отныне она не станет петь и порхать по дому, если я этого не захочу. Она не будет столь веселой и болтливой, если я стану возражать.Она упала на постель и зарыдала.— Я не сделаю этого, Алисия. Тебе следует привести себя в порядок и не поддаваться унынию. Если бы, не дай Бог, с тобой что-нибудь произошло и причинило бы вред тебе и твоему ребенку…— Что? — она, казалось, сошла с ума от ужаса, ее глаза расширились, губы плотно сжались.— Не знаю, на что способен Малькольм, но он бы, наверняка, заподозрил тебя в том, что ты умышленно причинила вред или убила ребенка.— Я никогда не сделаю ничего подобного.— Конечно, ты так не поступишь, но Малькольм будет считать, что ты так поступила, желая навредить ребенку. Разве тебе не ясно? Ты должна хорошо питаться и стараться быть жизнерадостной.— Но, Оливия. Я буду чувствовать себя, словно… в тюрьме.— Ты права, Алисия. Но все мы так или иначе несвободны и находимся в заключении, Алисия. По иронии судьбы твоя красота лишила тебя свободы.Я уже направлялась к выходу.— Но настанет день, и она меня освободит, — не сдавалась она.Я оглянулась на нее.— Я надеюсь на это, моя дорогая, дорогая Алисия. Но теперь тебе следует помнить, что красота для тебя — и замок и ключ. Может быть, Малькольму снова захочется открыть этот замок, стоит ему снова взглянуть на тебя. Нетрудно догадаться, что он увидит, и мы обе не хотим, чтобы это вновь повторилось. Когда ты окажешься в полном одиночестве в своей комнате в северном крыле, ты станешь еще более беззащитной, чем прежде, не так ли? — размышляла я вслух.Осознав сказанное мною, она еще больше перепугалась.— Что мне делать? Я не смогу изуродовать мое лицо. Я не растолстею и не подурнею за одну ночь.— Нет, конечно. Но на твоем месте я бы обрезала волосы как можно скорее.— Мои волосы? — Она стала гладить и отмерять их, словно они уже были обрезаны. — Гарланд так любил мои волосы. Он мог часами сидеть возле меня, разглаживая их, погрузив в них свои пальцы и вдыхая их аромат.— Но Гарланд умер, Алисия. Настанет день, и они вновь отрастут, ты согласна? — Она не отвечала. — Согласна?Я настаивала на ответе. Я отныне всегда буду настаивать на нем.— Да, — ответила она чуть слышно.— После того, как мы объявим всем, что ты уезжаешь, и ты переселишься в северный флигель, я принесу ножницы и сама их отрежу.Она молча кивнула, но мне этого было явно мало.— Я сказала, что сама все сделаю за тебя. Она вновь подняла глаза.— Благодарю тебя, Оливия. Я улыбнулась.— Я сделаю все, что в моих силах. Но ты должна помнить, что и мое положение отнюдь не легкое.— Я понимаю. Мне искренне жаль. Поверь мне — я верю тебе. А теперь тебе надо прилечь и отдохнуть, а позднее мы обсудим все детали.Вышедшая из спальни Малькольма после проведенной уборки миссис Штэйнер удивила меня: она ступала так осторожно и медленно, что я невольно заподозрила ее в подслушивании нашего разговора с Алисией за дверью лебединой комнаты.— Миссис Фоксворт заболела? — спросила она.Слугам трудно было называть Алисию «миссис Фоксворт» в беседах со мной, им неловко было называть ее по имени. Я так сурово взглянула на нее, что она осеклась, а затем отступила назад.— Я имею в виду, я хотела бы знать, следует ли мне сегодня прибирать в ее комнате.— Нет, сегодня этого делать не нужно, — сказала я.— Хорошо, мадам, — ответила она и пошла вперед по коридору.— У нее болит голова, — добавила я, — но в целом, ничего серьезного.Миссис Штэйнер кивнула. Я наблюдала за тем, как она быстро спускалась по лестнице, и расстояние между нами росло. Она не будет возражать, если ее рассчитают, подумала я. Хотя она прослужила здесь довольно долго, и мы ей хорошо платили. Малькольм проследит за тем, чтобы она и все слуги были хорошо обеспечены, им выплатят солидное выходное пособие. А позднее я скажу ему, сколько слуг мне необходимо. Необходимо, чтобы он отныне строго исполнял мои распоряжения. Я ждала его объяснений, он будет поставлен перед свершившимся фактом признания Алисии, как только вернется домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97