Завтра у меня очень тяжелый день, Оливия, — добавил он, желая, видимо, сменить тему разговора. — Счастливого сна, — пожелал Малькольм и с этими словами вышел из спальни.Вслед за этим наступила глубокая, мертвая тишина, подобно той, что приходит перед большой бурей. Даже шаги его, гулко раздававшиеся по всему дому, казалось, доносились с расстояния нескольких миль. Я прижала колени к груди, села на кровати.Теперь я поняла, почему он сразу по приезде в Фоксворт Холл собрал всех слуг для знакомства со мной. В его сознании я также была прислугой, нанятой на роль жены, отличающейся лишь особыми функциями. Не удивительно поэтому, что его слова о желании иметь сына прозвучали как распоряжение, обязательное для исполнения. ОТЦЫ И ДЕТИ Малькольм добился своего. Наш первый сын родился спустя девять месяцев и две недели со дня свадебного приема, на котором меня представили цвету общества Виргинии. Мы назвали его Малькольм, как и отца, но звали Мал, чтобы легче было их различать. К тому времени я уже не сомневалась в том, что Малькольм — сильный и волевой человек, который всегда добивался того, чего хотел. Он всегда оказывался победителем, так как не вступал в борьбу, не убедившись, что перевес был на его стороне. Так он вел свой бизнес; так он направлял свою жизнь. У меня не было сомнений, что ему предстоял долгий путь к вершинам богатства и славы, который окончится лишь с его смертью.После рождения Мала, вновь, но совсем ненадолго, воскресли мои надежды на любовь. Я считала, что рождение Мала сблизит Малькольма и меня. Со времени приезда в Фоксворт Холл ко мне относились, как к служанке, но не как к жене. Малькольм работал целыми днями напролет без выходных, возвращался далеко за полночь, очень редко ужинал вместе со мной. Мы нигде не бывали, и то общество, которому я была представлена на приеме, казалось, забыло о моем существовании.С появлением в семье долгожданного первенца меня вновь посетила надежда, что Малькольм проявит больший интерес к семейной жизни и станет, наконец, любящим супругом. Я ожидала рождения ребенка, как свершения чуда в нашем браке. Мал станет связующей ниточкой между его отцом и мною, он сблизит нас, вопреки самым мрачным реальностям.Как и у всякой матери, у меня вызывал нежный трепет каждый звук, любое воркование и прочие достижения моего сына, такого чудесного и обожаемого. Каждый день я ожидала возвращения Малькольма, чтобы сообщить ему радостную новость о нашем первенце.— Не сомневайся, Малькольм, он уже узнает тебя!— Сегодня он впервые ползал…— Сегодня он сказал первое слово!— Мал начал сегодня ходить!Каждая подобная новость должна была, как мне казалось, бросить нас в объятия друг к другу, заставить нас гордиться таким здоровым ребенком. Но Малькольм реагировал на все с поразительным равнодушием, как будто меньшего он и не ожидал. Он принимал все как должное и не выражал своего отцовского восторга и восхищения.Как бы то ни было, его раздражали мои просьбы порадоваться вместе со мной успехам нашего сына, он не собирался проводить свое драгоценное время рядом со мной, наблюдая за неуверенными, но непрерывными шажками младенца. Он негодовал, если я приносила Мала к обеденному столу, и велел мне кормить малыша перед нашими трапезами. Очень редко он заходил в детскую.Не исполнилось Малькольму и двух лет, как я вновь была беременна после еще одного грубого и насильственного соития. Малькольм во что бы то ни стало решил завести большую семью, теперь он хотел иметь дочь. Эта беременность оказалась более трудной для меня, не знаю почему. По утрам я испытывала невероятную слабость. Уже в конце беременности доктор объявил мне, что опасается за ее исход. Его страхи оправдались, на восьмом месяце у меня родился второй сын, Джоэл Джозеф. Он был недоношенным.С рождения он был маленьким, хрупким, хилым ребенком с бледными, редкими волосками и голубыми глазами Фоксвортов. Малькольм был огорчен тем, что я не подарила ему дочь, и зол на меня за то, что Джоэл был нездоров. Я знала, что он винил за это меня, хотя я ничем не навредила ребенку и следовала всем предписаниям врача в вопросах питания.Муж заявил, что Фоксворты всегда отличались крепким здоровьем.— Отныне твоя задача и обязанность — добиться того, чтобы дети изменились и стали такими, какими я хочу видеть их — сильными, агрессивными, напористыми, одним словом, настоящими мужчинами.Однажды после того как к нам пришел семейный врач Фоксвортов, доктор Брэкстен, Малькольм поднялся в мою комнату. Доктор объявил, что, по его мнению маловероятно, что в будущем я смогу еще иметь детей.— Это невозможно, — взорвался Малькольм, — у меня ведь еще нет дочери!— Будьте благоразумны, Малькольм, — успокоил его доктор Брэкстен.Неужели Малькольма нисколько не волновало мое здоровье? Ни доктор, ни я не ожидали столь бешеного отклика со стороны мужа. Его лицо стало пунцовым, и он закусил нижнюю губу, чтобы не наговорить лишнего. Затем он отступил назад, бросая взгляды то на меня, то на доктора, то снова на меня.— Вы вдвоем сговорились против меня?— Простите, сэр, — начал доктор Брэкстен.Он был солидным мужчиной, которому было далеко за пятьдесят, и пользовался большим уважением в профессиональных кругах. Лицо его побледнело и стало одного цвета с прядями седых волос. Его большие, по-рыбьи выпученные глаза, увеличенные толстыми линзами очков, еще больше расширились.— Вы спокойно стоите и рассуждаете о том, что у меня больше не будет детей? Не будет дочери? Да, но почему? Да как вы смеете, сэр? Как вы смеете утверждать подобное?— Все дело в том, Малькольм, что последняя беременность была очень тяжелой и…— Я ничего больше и слышать не хочу, — прибавил Малькольм и посмотрел на меня взглядом, полным ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97