Не мягкости искал во мне Малькольм, а твердости. Он желал видеть во мне не загадочную, изящную, чудесную женственность, но сильную, заслуживающую доверия натуру. Я никогда не стану очаровательным и волнующим весенним цветком для Малькольма, а стану стойкой лилией, способной выдержать самый суровый мороз, самым высоким цветком в саду, крепким, здоровым, гордым, непокорным самому холодному зимнему ветру. Такой видел меня Малькольм. Такой мне суждено было стать. Исполненная решимости, я, наконец, забылась во сне, пытаясь хоть этим утешить себя.На следующее утро я проснулась рано и медленно спустилась по лестнице. Пульс мой был таким частым, что голова закружилась, и мне пришлось рукой держаться за перила. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и, наконец, спустилась в столовую. Малькольм сидел в конце стола, ел завтрак и делал вид, словно между нами ничего не произошло.— Доброе утро, Оливия, — холодно произнес он. — Прибор тебе уже поставлен.Все мои опасения материализовались. Мое место было на противоположном конце длинного стола. Я пыталась взглянуть Малькольму в глаза; старалась угадать, что он чувствует. Но проникнуть в его мысли мне так и не удалось. Мне оставалось лишь надеяться на то, что Малькольм весь растворился вчера в комнате матери, и что он, как и я, надеялся на то, что мы сможем довериться прошлому и начать строить вместе наше будущее, которое должно быть заполнено трудами по укреплению нашего материального благополучия, в котором не будет места легкомысленности, так ошеломившей меня и больно ранившей Малькольма.Я плотно сжала губы и села.— Оливия, — начал Малькольм, и я почувствовала теплоту в его голосе, — пришло время отпраздновать нашу свадьбу. Завтра состоится прием гостей по случаю нашего бракосочетания. Миссис Штэйнер уже сделала все необходимые приготовления, а я пригласил, по возможности, всех достойных людей вокруг. Я горжусь тобой, моя жена, и хочу, чтобы ты украсила этот прием.Я была взволнована. Очевидно, он также решил забыть о происшедшем вчера и начать нашу супружескую жизнь с торжества.— О, Малькольм, чем я могу помочь тебе?— В этом нет необходимости, Оливия. Все уже готово к завтрашнему приему, как я уже сказал, миссис Штэй-нер позаботилась обо всем. Наше семейство всегда отличалось самыми пышными и изысканными приемами, а в этот раз я надеюсь превзойти самого себя. Тебе ведь известно, Оливия, у меня большие планы, и ты играешь в них важную роль. Вскоре я буду самым богатым человеком в графстве, затем в штате, а потом, Бог даст, и во всех Соединенных Штатах. Мои приемы всегда отражают мое положение.Я не могла ничего проглотить — кусок застрял в горле. Как произвести наилучшее впечатление на друзей и коллег Малькольма, но, особенно, беспокоило меня то, что ничего привлекательного не было в моем гардеробе.Пока миссис Штэйнер разливала кофе, перед глазами проходил весь мой гардероб — провисшие бесцветные платья, воротники, застегнутые до верха, практичные блузки. Когда убирали со стола, я побежала в свою комнату, лихорадочно перебрала свой шкаф, в котором слуги накануне так аккуратно развесили мои наряды, и наткнулась на голубое платье, в котором была в тот вечер, когда я впервые встретила Малькольма. Если тогда оно так понравилось ему, то, несомненно, должно понравиться и сегодняшним гостям. Я почувствовала удовлетворение от того, что это платье подчеркивало то, что искал в своей супруге мой муж — гордую, умеренно консервативную, хорошо воспитанную женщину, ставшую достойной парой самому Малькольму.В этот вечер все в доме были заняты подготовкой к приему. Раз Малькольм дал ясно понять, что моя помощь не требовалась, я решила не вмешиваться. Мне действительно очень льстило решение мужа: раз прием устраивался в честь жены, она должна провести этот день по собственному усмотрению. Я сомневалась, стоит ли мне продолжать изучение усадьбы Фоксворт Холл — теперь я действительно боялась открыть то, что таилось в сумерках дня. Но раз я уже начала свои поиски, то, может, стоило узнать всю правду до конца. Теперь мне хотелось как можно скорее познакомиться с теми людьми, которые жили здесь до меня. Когда я спускалась в зал северного крыла, я насчитала четырнадцать комнат. Малькольм уже сообщил мне, что это были комнаты отца. Коридоры здесь были еще темнее и холоднее, чем во всем доме. Наконец, я подошла к двери, которая была немного приоткрыта. Я оглянулась и, убедившись, что за мной никто не следит, вошла, оказавшись, в довольно большой спальне, хотя и плотно заставленной мебелью. Удаленная от остальных комнат, вероятно, она служила тайным убежищем; в отличие от других комнат северного крыла, за исключением, пожалуй, комнаты отца, эта комната была снабжена и ванной. Я представила себе, с каким осуждением Малькольм отчитывает своих кузин, которые были приговорены к заточению в этом месте.Вся мебель состояла из двух двуспальных кроватей, большого платяного шкафа, двух кресел, туалетного столика с небольшим стульчиком, стоявших между двумя большими окнами, затянутыми гобеленовыми шторами, высокого комода на ножках, стола из красного дерева с четырьмя стульями, и еще одного маленького стола с настольной лампой. Я была крайне удивлена, увидев под этой массивной мебелью великолепный восточный ковер.Неужели эта комната была своего рода убежищем, а может, даже приютом для Коррин? Это было чрезвычайно интригующе. Я прошла вперед и обнаружила еще одну дверь поменьше в дальнем туалетном шкафу. Я открыла ее и тут же наткнулась на густую паутину, которую пауки безмятежно плели несколько десятилетий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97