— Греховная! Ужасная! Неблагочестивая! — кричал он, нагнетая воздух рукой вслед за каждым обвинением.— Вы меня предали, предали!— Пожалуйста, Малькольм, послушай, — начал Кристофер, — мы с Коррин чувствовали любовь друг к другу с того самого дня, когда я переступил порог Фоксворт Холла. Так должно было случиться.— Иуда! — отпарировал Малькольм, обернувшись к Кристоферу. — Я дал тебе жизнь. Я дал тебе надежду и шанс. Я тратил на тебя деньги, поверил в тебя. Я отворил тебе двери своего дома, а ты соблазнил мою дочь.— Он меня не соблазнял, — сказала Коррин, сразу же пытаясь защитить Кристофера.Она даже еще больше прижала его к себе.— Того, что с нами случилось, мне хотелось не меньше, чем ему, — сказала она. — В самом деле, именно я ходила за ним по пятам; я преследовала его и умоляла его взглянуть на меня так же, как он глядел бы на любую другую женщину. Я заполняла каждую его свободную минуту, когда только это было возможно, своим присутствием, своей болтовней, смехом и своей любовью. Он всегда вел себя, как джентльмен, всегда говорил, чего хотите ты и моя мама.Я боялась, что вы сначала можете не понять, поэтому я ждала, когда мне будет восемнадцать лет. Я вас не предавала. Я и сейчас люблю вас и хочу жить здесь с Кристофером. Здесь у нас будут наши дети и …— Дети? — повторил вслед за ней Малькольм, будто ужаленный самим этим понятием. А у меня по спине пробежал мороз.— Если бы ты только послушал, — сказала Коррин.— Мне нечего слушать, — отозвался Малькольм. — Ты говоришь о детях. Твои дети родятся с рогами, с горбатыми спинами, с раздвоенными хвостами, с копытами вместо ступней; они будут изуродованными существами.Он говорил это, а в глазах его стояла ненависть. Коррин и Кристофер попятились, услышав его осуждающие слова. На лице Коррин появился ужас, и она теснее прижалась к руке Кристофера.— Нет, — сказала Коррин, качая головой, — это неправда, этого не произойдет.— Обманщица, — сказал Малькольм. — Лживая, похотливая тварь, красивая, но коварная и порочная, — продолжал он говорить, оттесняя ее назад все дальше и дальше. — Я хочу, чтобы вы оба исчезли из моего дома, из моей жизни, из моей памяти, — сказал он. — Уходите из этого дома, — произнес он, указывая на дверь, — и никогда больше, начиная с этого дня, не переступайте его порога. Вы для меня умерли, мертвы как…Малькольм посмотрел на меня, и мои глаза удержали его от попытки сказать что-то еще.— Нет, ты не можешь говорить это серьезно, — закричала Коррин; слезы текли ручьями по ее щекам, подбородок дрожал.Кристофер взглянул на меня, прося помощи, но я отвернулась.Я чувствовала почти так же остро, как Малькольм, что меня предали. Я любила Кристофера, как своего родного сына, а он предал меня.В те счастливые годы, когда я верила в его преданность и любовь, как оказалось, все это было адресовано не мне, а Коррин.Красота и его, как когда-то Малькольма, заманила в ловушку. Да, это правда, все мужчины одинаковы. Я ответила на его взгляд взглядом, от которого веяло холодом, и, надеюсь, он заморозил его сердце. Теперь же, не откладывая, мне захотелось уничтожить их, раскрыв правду, но новое ощущение холодности и ясности подсказало мне, что уничтожу я всего лишь себя.— Я подтверждаю каждое свое слово, — наконец, ответил Малькольм.Голос его был резкий, сухой, холодный и ломкий, как лед.— Уходите из этого дома и знайте, что вы лишены наследства! Ни ты, ни твой Иуда никогда не получите от меня ни единого пенни. Я проклинаю вас. Я проклинаю вас обоих и обрекаю вас на жизнь во грехе и страхе.— Мы не будем прокляты. — Кристофер встал во весь рост, бросая вызов Малькольму. — Мы уйдем из твоего дома, но мы не унесем с собой твое проклятие. Мы хотим оставить твои проклятия в дверях.В то время, как он это говорил, он больше походил на Малькольма, чем Малькольм походил сам на себя.— Эти проклятия принадлежат не Малькольму, — заговорила я, — это проклятия, которые сам Бог возложит на вас за то, что вы сделали… Это кровосмесительство, и вы пожнете только ужас, — предсказала я.Кристофер посмотрел на меня глазами, полными боли. Теперь он почувствовал мое предательство.— Ну, тогда мы пойдем, — сказал Кристофер.Он повернул Коррин в другую сторону от нас, и они вдвоем направились к парадной двери. Он один раз вызывающе оглянулся, а Коррин, все еще плача, казалась потерянной и испуганной.Через минуту их уже не было видно.И тут прорвалась ярость Малькольма. Он воздел руки к потолку, и из самых глубин его существа раздался стон. Это было похоже на вой зверя в смертельной агонии. Его стон сотряс Фоксворт Холл, разносясь эхом по коридорам и пронизывая призраков. Казалось, что стон этот ширится и набирает силу по мере того, как он распространяется все дальше и дальше. По-видимому духи его предков стонали вместе с ним. На какой-то момент зазвучал хор Малькольмов, выплакивающих свою боль и мучение.Пронзительный крик, внезапно возникнув, быстро утих. Когда Малькольм повернулся ко мне, глаза у него были выпучены, и он хватал ртом воздух, колыхая его рукой, чтобы вдохнуть побольше кислорода. Он ухватился за грудь, ноги у него подкашивались.Когда он упал на пол, я услышала позади себя голос Джона Эмоса:— Сегодня в этот дом пришел гнев Господний, — пробормотал он.Затем он подошел к Малькольму и встал рядом со мной. Малькольм лежал распластавшись на животе, его правая рука находилась у него под головой. Джон перевернул его, и мы увидали, как перекосился его рот. Правая сторона лица ослабла и сплющилась. Уголки губ опустились, обнажив сомкнутые зубы. Глаза закатились так, будто он пытался заглянуть в свою собственную голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97