– Одного из великих наших художников. Если не самого величайшего.
– Ну я о нем никогда не слышала, – сказала Синтия, на чьих стенах висели ничем не примечательный этюд Мане и недурная коллекция набросков Констебла. Отто Вексфорд был директор компании по перегонке спирта. Дни вексфордской бедности остались в далеком прошлом.
– Но услышишь, – сказал Клиффорд. – Когда-нибудь. Во всяком случае, насколько это будет зависеть от меня.
– Милый, – сказала Синтия, – художника делает великим его великий талант, а не ты и не «Леонардо». Ты не Бог.
Клиффорд только поднял брови.
– Да? Я намерен взять управление «Леонардо» в свои руки, а в Мире Искусства это сделает меня Богом.
– Что же, – сказала Синтия, – мне все-таки кажется, что кто-нибудь вроде Анджи Уэлбрук с парой золотых приисков…
– С шестью, – вставил Клиффорд.
– …была бы, ну-у… менее удивительным выбором. Но, конечно, твоя Хелен очень мила.
Было решено, что они сочетаются браком в Иванов день в сельской церкви (нормандской, с древними кладбищенскими воротами), а свадебный прием будет устроен в большом шатре на газоне перед домом, ну словно Вексфорды принадлежали к родовитым землевладельцам.
К которым они, естественно, не принадлежали. Отто Вексфорд, строительный подрядчик, бежал со своей еврейкой-женой Синтией и с их малолетним сыном из Дании в Лондон в 1941 году. К концу войны, которую Синтия, повязав волосы шарфом, провела в цеху военного завода, а Клиффорд в сельской глуши Сомерсета, как эвакуированный ребенок без узды, Отто стал майором разведки и приобрел много нужных друзей. Ушел он из разведки или нет, его семья толком не знала, но, как бы то ни было, он преуспел в мире послевоенного финансового и строительного развития, и теперь был богатым, влиятельным, разборчивым человеком, держал в конюшнях своего помещичьего дома XVIII века не только лошадей, но и «роллс-ройс», а его жена вместе с другими любителями лисьей травли скакала за гончими и имела любовников среди родовитых соседей. Тем не менее «своими» они так до конца и не стали. Может быть, дело было просто в их слишком блестящих глазах, их жизнерадостности – они читали романы, они вели себя непредсказуемо. Приезжаешь к чаю, а в гостиной сидит конюх и, не моргнув глазом, заводит разговор точно равный с равными. Тем не менее приглашение на свадьбу приняли все. К Вексфордам относились хорошо, хотя и с осторожностью, а молодой Клиффорд Вексфорд уже составил себе имя – слишком развязный, себе же во вред, но занятный, а шампанского будет вдоволь и угощение прекрасное, хотя совсем не английское.
– Мама, – спросил у Синтии Клиффорд утром в воскресенье, – что говорит папа про мой брак с Хелен?
Потому что Отто почти ничего не сказал. Клиффорд ждал одобрения или неодобрения, но не дождался ни того ни другого. Отто держался ласково, обходительно, дружески, словно Клиффорд был отпрыском хороших знакомых, а не его собственным и единственным сыном.
– А что ему говорить? Ты уже не маленький и должен сам понимать, что тебе нужно.
– Но он находит ее привлекательной?
Вопрос был неуместный, и он сам не понял, зачем его задал. С одним только своим отцом Клиффорд настолько терялся.
– Милый, об этом надо спрашивать не меня, – ответила Синтия, и он почувствовал, что обидел и ее, хотя Бог видит, до конца дня она была весела, легкомысленна и обаятельна. Отто отправился на лисью травлю, Синтия осталась дома, чтобы быть с Хелен особенно милой.
– Этот дом как сценический задник, – пожаловался Клиффорд Хелен в воскресенье ночью. Уехать им предстояло в понедельник утром. Поместили их в разных комнатах, но в одном коридоре, так что Клиффорд, естественно, пробрался в спальню Хелен.
– Он не настоящий. Не родной кров, а «крыша». Ты знаешь, что мой отец шпион?
– Ты мне говорил. – Но поверить этому у Хелен не получалось.
– Ну так как он тебе показался? Ты находишь его привлекательным?
– Он твой отец. Так я его не воспринимаю. Он старик.
– Ну хорошо. А он тебя находит привлекательной?
– Откуда я знаю?
– Женщины всегда знают такие вещи.
– Ничего они не знают.
Они поссорились, и Клиффорд вернулся в свою комнату, не взяв ее. В любом случае ему не понравилось, что его мать ждала от него именно этого. Не то зачем бы она поместила их в разных комнатах, но в одном коридоре? Он чувствовал, что она его оскорбила и испытывал раздражение против Хелен.
Но на рассвете Хелен прокралась к нему в комнату – она смеялась, поддразнивала, не считаясь с его дурным настроением, как было у нее в привычке на первых упоительных порах их отношений – и он забыл о том, что сердится. Он подумал, что Хелен возместит ему то, что родители никогда ему не давали – ощущение легкости и близости, уверенность, что у него за спиной не шушукаются, не устраивают заговоров против него. Когда у них с Хелен будут дети, он уж позаботится предоставить им достаточно пространства между Хелен и собой. А тем временем в парадной спальне в уютной близости их белопростынной постели Синтия и Отто вели разговор.
– Тебе следовало бы больше им интересоваться, – сказала Синтия. – Отсутствие у тебя интереса к нему он воспринимает болезненно.
– Перестал бы он дергаться, он вечно дергается, – сказал Отто, который шагал по жизни неторопливо, безмятежно и весомо.
– Таким уж он родился, – сказала Синтия. И действительно, именно таким он появился на свет через точно девять месяцев со дня знакомства его родителей друг с другом. Его мать, взбунтовавшаяся дочь банкирского клана, в 17 лет изгнанная из отчего дома, и его отец, в 20 лет уже возглавивший небольшую, но собственную строительную фирму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128