Она предвкушала, как за ужином будет иногда перехватывать взгляд темно-голубых глаз Клиффорда своими целомудренно карими. Ровена была моложе мужа на пятнадцать лет, и лицо у нее было таким же ангельским, как у него, хотя гораздо менее морщинистым. Ровена имела магистерскую степень, занималась историей искусства и писала книги об изменении конструкций византийских куполов, и часто, когда сэр Ларри думал, что его супруга сидит себе мирно в библиотеке Британского Музея, она проводила это время в постели того или иного из его коллег. Сэр Ларри, человек своего поколения, был убежден, что совокупления происходят только по ночам, а потому в дневное время ничего не опасался. Жизнь коротка, размышляла леди Ровена, миниатюрная, цепкая брюнеточка с талией, которую можно было обхватить двумя пальцами, а сэр Ларри очень мил, но скучен, ах, как скучен! Ей не больше Анджи понравилось, что Клиффорд ушел с Хелен. Ее связь с Клиффордом уже пять лет как кончилась, но какой женщине средних лет может понравиться, что двадцатилетняя девчонка так легко одерживает победу! Разве справедливо, что юность и смазливость ценятся дороже, чем остроумие, элегантность, культура и опытность? Пусть Клиффорд сопровождает Анджи, куда его душе угодно. Тут все его сердечные побуждения исчерпываются деньгами, думала Ровена, а кто же не понимает притягательной силы денег! Но Хелен? Дочка багетчика! Это уж слишком. Ровена подняла свои карие очи на плотного герра Бузера, который знал о Хиеронимусе Босхе больше всех в мире – кроме Клиффорда Вексфорда, уже наступавшего ему на пятки – и сказала:
– Герр Бузер, надеюсь, за столом вы будете моим соседом. Мне не терпится узнать о вас побольше!
И супруга герра Бузера, услышавшая ее слова, была поражена и совсем не обрадована. Говорю вам, это был вечер!
Однако больше всех из равновесия был выведен Джон Лалли, отец Хелен.
– Дура, почему ты ее не остановила? – спросил он жену. У Джона Лалли на макушке среди редеющих волос проглядывала шишка, и он никому не доверял. Пальцы у него были короткие и толстые, и он писал изящные, восхитительные картины на категорически непопулярные темы – Святой Петр у Небесных Врат (Святых Петров не покупают: видимо, бренчащие ключи рождают ощущение, что тебе внезапно преградили путь, – например, метрдотель, потому что ты одет не так, а вернуться домой и переодеться уже поздно!), вянущие цветы, лисицы с окровавленными гусями в зубах. Словно, если можно было найти что-то, чего никто не желал видеть у себя на стене, Джон Лалли именно это и писал. Он был, как твердо знал Клиффорд Вексфорд, одним из лучших, пусть пока и одним из наименее популярных, художников в стране. Клиффорд покупал его картины очень дешево для собственной коллекции и нанимал нуждающегося художника изготовлять рамы для картин, попадавших к «Леонардо» без рам, а кроме того, беспощадно и бесплатно заимствовал у него идеи по части наиболее выигрышной экспозиции. Развешивать картины на выставке – это само по себе искусство, хотя и редко признаваемое. Из-за этой и многих других причин, покоящихся в характере и власти администраторов от искусства вообще, и скупщиков картин – особенно (а кто был более особенным, чем Клиффорд Вексфорд?), Джон Лалли не терпел и презирал человека, которому против воли служил и который только что окутал белые плечи его юной дочери тонким коричневым плащом и похитил ее.
Эвелин тоже не осталась спокойной. Собственно говоря, как обычно, страдала именно она. Ей бы, конечно, следовало возразить: «Потому что дочь у нас свободная, белая и совершеннолетняя», или «Потому что он ей понравился», или даже «А почему бы и нет?». Но где там! Уже давным-давно она приучилась принимать точку зрения Джона Лалли на мир, на то, кто в этом мире хорош, а кто дурен. Собственно говоря, она впала в привычку – при любых обстоятельствах вредную – смотреть на мир глазами мужа.
– Я так сожалею! – Вот все, что она сказала. А впрочем, ей не внове было брать на себя вину за все. Она даже просила извинения за плохую погоду. «Я так сожалею, что идет дождь», – говорила она гостям. Вот до чего жизнь с гением может довести женщину. Эвелин уже нет в живых, и не думаю, что она прожила свою жизнь сполна. Ей бы почаще восставать на Джона Лалли. Он бы с этим смирился и даже чувствовал бы себя счастливее. Если мужчины действительно дети, как утверждают некоторые женщины, то уж во всяком случае правда одно: они чувствуют себя более счастливыми, когда вынуждены вести себя, как чинные маленькие гости на дне рождения под строгим присмотром взрослых. Была бы Эвелин храбрее, она прожила бы дольше.
– Еще бы ты не сожалела! – сказал Джон Лалли и прибавил: – Проклятая девчонка устроила это, только чтобы меня расстроить! – И он тоже удалился в ночь бешеным шагом, предоставив жене без конца повторять мучительные извинения и одной ехать в «Савой» ужинать. И поделом ей, думал Джон Лалли. Поставить его в такое положение! Ему бы жениться на другой женщине, – насколько счастливее он был бы сейчас! В этот вечер Джон Лалли начал новую картину, изображавшую похищение… нет, не сабинянок, но сабинянками. Это они набросились на беззащитных римских воинов. Джон Лалли не всегда бывал таким глупым и неприятным – просто он впал в одно из своих «настроений», как выражалась его жена. Его расстроило то, что он счел предательством со стороны своей дочери. Ну и, разумеется, он выпил много шампанского. Что же, алкоголь всегда считается извинением скверных выходок. Я с большой радостью поведала бы, что Эвелин в этот вечер покорила… ну, скажем, Адама Адама из «Санди таймс», но чего не было, того не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128