Он поморщился и поднял руку, защищая глаза от света.
— Да он пьяный, — сказал молодой. — Что-то не пойму. Или больной?
— Сейчас полечим, — пообещал старший.
— Герман! Ты где? — послышался сзади голос Демина. Луч его фонаря скользнул по лицам ментов, по ботинкам в руках, по груде обуви у их ног. — Так. Мародерствуем? Даю тридцать секунд. Увижу — посажу. Время пошло.
Оба стража порядка, бросив ботинки и толкаясь в дверях, исчезли в глубине склада.
— Это к вопросу о нашей службе, — заметил Демин. — Наша служба и опасна, и трудна. Твою мать. Много убытков?
— Не очень, страховка покроет.
— Ну и ладно. Пошли, нечего тут смотреть.
Он вывел Германа к «мерседесу», кивнул:
— Минутку. Пойду скажу, чтобы сменили охрану.
От толпы любопытных отделился какой-то парень в кожаной куртке. Негромко проговорил, глядя в сторону:
— Господин Ермаков, включите мобильник, вам сейчас позвонят.
— Кто? — спросил Герман, но парень уже исчез в толпе.
Герман активизировал «Нокию», и тотчас же прозвучал звонок.
— Здорово, Ермаков, — раздался в трубке благодушный голос Хвата. — Слышал, несчастье у тебя? Сочувствую. Но вроде не так чтобы очень, а? Ведь могло быть и хуже, как думаешь?
— Могло.
— Какая-то черная полоса у тебя. Сначала Новосибирск, потом таможня, а теперь вот и этот пожар. Но ты уже понял, что к чему, да?
— Понял.
— Догадливый ты, Ермаков, я всегда это говорил. Как насчет встретиться?
— Назначай время.
— Да завтра с утречка. Часиков в десять. А чего тянуть?
— Где?
— У меня в офисе. Нам же никаких снайперов не нужно, никакого ОМОНа, верно я говорю? Так до завтра?
— До завтра.
Вернулся Демин.
— Выставят охрану. Я предупредил: хоть один ботинок пропадет, шкуру спущу. А теперь скажу, что это было. Когда продавщицы ушли, швырнули из машины в витрину канистру с бензином и подожгли. Понимаешь, что это значит?
— Да, — кивнул Герман. — Предупреждение.
Он взял у водителя старую газету, аккуратно завернул в нее обугленный сапожок и спрятал в кейс.
— А это зачем? — хмуро поинтересовался Демин.
— На память.
VIII
На стоянке перед особняком Фонда социальной справедливости Герман заметил темно-красную «Вольво-940» Кузнецова, но самого Ивана в кабинете не было. Хват мрачной тушей лежал в кресле, барабанил по подлокотникам толстыми, как сардельки, пальцами. При появлении Германа кивнул:
— Присаживайся. Как, по-твоему, в чем смысл жизни?
— Твоей или моей? — уточнил Герман.
— Вообще.
— Вообще — не знаю.
— Я тебе скажу. Жизнь — она как марафонский забег. Выигрывает тот, кто приходит к финишу первым. А кто приходит первым? Кто умеет не жалеть ни себя, ни других.
Герман поправил:
— Выигрывает тот, кто приходит к финишу последним.
— Как так? — удивился Хват.
— Не понимаешь? У жизни финиш всегда один — смерть.
— Ну и шутки у тебя, Ермаков!
— Какие же это шутки? Ты считаешь себя бессмертным? Или веришь в реинкарнацию? Так я скажу, кем ты будешь в следующей жизни.
— Кем?
— Шакалом.
— Это почему? — помрачнел Хват.
Герман открыл кейс, развернул газету и выложил на стол обгорелый детский сапожок.
— Вот почему.
— Убери к черту, воняет!
Герман перенес сапожок на каминную полку и поставил рядом со спортивными кубками Хвата.
— В твоем жизненном марафоне это самый последний трофей.
— Я сказал: убери! — рявкнул Хват и потянулся к кнопке звонка.
— Тогда никакого разговора не будет.
— Никак я тебя не пойму, Ермаков. Вроде деловой человек, а не врубаешься в элементарные вещи. Ты что, не понял, зачем это было?
— Почему? Понял. Ты хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться. Делай. А сапожок пусть стоит. Он будет мне напоминать, почему я не могу отказаться.
— Спорить с тобой… Ладно. Сядь и слушай. В свое время ты отказался от контракта с вояками на поставку им обуви. Сейчас снова отказываешься…
— Откуда ты знаешь? — перебил Герман.
— Неважно. Знаю. Но что получается? И сам не гам, и другому не дам. Это дело? Нет, Ермаков, это не дело.
— Что значит, другому не дам?
— Они хотят иметь дело только с «Террой». Никого другого в упор не видят. Вот что это значит.
— Да ты никак хочешь обуть российскую армию? — удивился Герман. — А ты в обуви хоть что-нибудь понимаешь? Кожу от кожемита отличить сможешь?
— Я другое понимаю. Двадцать шесть «лимонов» — это двадцать шесть «лимонов». Ты не хочешь их взять. Я не откажусь.
— Вот, значит, какой выход нашел Иван Кузнецов! — догадался Герман. — Он рассказал тебе про контракт, а ты скостил ему миллион долга. Так? Что ж, это лучше, чем прятаться от тебя у африканского слона в жопе.
— Конечно, лучше, — согласился Хват. — И мне лучше. «Лимона» я с него все равно не стрясу, нет у него «лимона». А это — богатая идея.
— Он сказал тебе, какой вояки объявили откат?
— Сказал.
— И это тебя не смутило?
— Это тебе они объявили такой откат. Мне не объявят.
— Плохо ты знаешь полковника Семенчука! — засмеялся Герман.
— Лично не знаком. Но досье имею. С ним поговорят. Он нормальный мужик, поймет. Жена у него молодая, сын-школьник. Недавно дочка родилась. Дачу на Истре построил. Богатая дача. Участок в полтора гектара. Большой участок — это хорошо. Но дачу же охранять надо. А как, если полтора гектара участок? Откат, конечно, будет, хлеб у него никто не собирается отбивать. Но — в рамках. Так что с полковником мы договоримся.
— Тогда в чем проблема? Договаривайся и вперед. При чем тут я?
— Я же сказал, что они хотят иметь дело только с «Террой».
— И что?
— Ермаков, ты тупой? Или выпендриваешься? Не понимаешь?
— Понимаю. Но хочу, чтобы ты сказал прямо. Чтобы не было недомолвок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81