Парень смотрит с беспокойством, кучка собравшихся с азартом наблюдает за нами. Честное слово, можно продавать билеты на это представление. То и дело кто-нибудь дает совет.
Я стою рядом с женщиной.
– Чья это машина?
– Моя.
– Ваша? А это ваш сын?
Она смотрит на меня враждебно.
– С чего ты взяла?
– Так… мне показалось… Откуда вы едете?
– Почему ты спрашиваешь?
– Так.
– Из Тель-Авива.
Она отвечает коротко и сухо, чувствует себя неловко.
– Были в театре?
– Нет.
– Так что вы там делали?
– Были на митинге протеста.
– Против чего?
– Против всей этой лжи.
– Кто обманул вас?
Она смотрит на меня, не понимает – смеюсь я над ней или просто дура.
– С чего это девчонка в твоем возрасте болтается тут по ночам? Ты не учишься, что ли?
– Я перескочила через класс, – отвечаю я кротко, – и могу позволить себе немного поболтаться.
Она совсем сбита с толку, отходит от меня и пробирается поближе, посмотреть, как папа вытаскивает машину, я тоже подхожу. Ужасно интересно. Наим копошится на дороге, а папа потихоньку отпускает трос и показывает, как надо привязать его, потом начинает поднимать машину. Осколки стекла падают на дорогу, свисают куски железа. Весело.
Парень закрывает лицо.
– Серьезный удар, – говорю я женщине. Она сердито косится на меня.
Папа залезает в тягач, трогает, оттаскивает машину от барьера к обочине. Наим собирает инструменты, складывает треугольники, берет мигающий фонарь, вешает на заднюю часть буксируемой машины. Работает ловко и бесшумно. Папа вытирает свои покрытые копотью руки, лицо в поту, на брюках дыра. Давно я не видела, чтобы он дышал так тяжело. Он просит меня взять бумагу и записать данные. Спрашивает, куда доставить машину.
Женщина просит посоветовать.
– Я могу переправить ее в свой гараж.
– Сколько будет стоить ремонт?
– Надо посмотреть, так сразу не скажешь. А пока надо заплатить за доставку.
– Сколько?
Папа посылает меня за прейскурантом, который дали ему в фирме, я наклоняюсь над ним, освещая фонарем. Надо подсчитать, стоимость зависит от расстояния и величины пострадавшей машины. В конце концов я справляюсь с этой задачей.
– Сто пятьдесят лир, – кричу я радостно. Папа проверяет и подтверждает.
Парень начинает спорить, папа слушает его и жует бороду, а я злюсь.
– Так тут написано, чего же вы хотите?
– Замолчи, девочка, – цедит женщина сквозь зубы.
Но папа говорит:
– Ничего не поделаешь, она права. Прибывает полицейская машина. Из нее выходят два усталых полицейских, начинают копаться в подробностях, парень совсем приуныл, перестает спорить. Только просит квитанцию.
– Пожалуйста, – говорит папа и велит мне выписать квитанцию и получить деньги.
Я тотчас же заполняю квитанцию, мне очень нравится эта работа. Наим уже собрал все, смотрит на меня разинув рот. Парень протягивает деньги, я считаю. Недостает десяти лир. Попросили у женщины добавить. Интересно, какие между ними отношения. Полицейские тем временем уже накрепко вцепились в парня. Мы уезжаем. Деньги приятно хрустят в кармане куртки. Папа зажег мигалку на верху тягача, и на дороге замелькали фантастические оранжевые отсветы. Наим и я сидим на заднем сиденье лицом к подвешенной машине: следим, чтобы она не сорвалась. Сейчас мы уже разговариваем, я смешу его, а он конфузится и смеется. Глаза его блестят.
Папа ведет машину уверенно. Один раз притормозил у обочины, сошел посмотреть на какой-то автомобиль, и поехал дальше. Но вот мы в гараже. До чего же он огромный, машины стоят, как лошади в конюшне, – каждая в своем стойле. Папа и Наим отцепляют побитую машину, ставят ее в стороне. И мы отправляемся дальше. Подвозим Наима домой, возвращаемся уже в четыре часа утра.
Папа говорит:
– Я умираю от усталости.
– А я никогда еще не была такой бодрой.
– Но вообще ты меня беспокоишь.
– Все будет в порядке, не волнуйся.
Он залез под душ, потому что здорово перепачкался, а я пошла взглянуть на маму, она все лежала в той же позе, в какой мы ее оставили, не представляет, сколько всего мы провернули за четыре часа. Потом иду на кухню, поставить воду для чая. Вижу из окна, на другой стороне вади, стучащего по ночам на машинке человека, он растянулся в своем кресле, голова закинута назад; я еще не видела, чтобы он продержался до четырех утра.
Папа уже в пижаме, лицо бледное, он в совершенном изнеможении, входит в кухню погасить свет и видит, как я, еще не раздевшись, пью себе с удовольствием чай.
– Иди попей чаю перед сном, – предлагаю я ему.
Но он почему-то сердится.
– Это последний раз, больше я тебя с собой не возьму. Все у тебя повод для праздника.
– Но вся жизнь – праздник… Философия в четыре утра.
Он поворачивается и идет спать. В конце концов и я добираюсь до кровати, раздеваюсь против открытого окна, смотрю на облака, освещенные брезжущим светом. Мне совсем не холодно, наоборот, какое-то тепло разлилось по телу, а внизу живота глухая боль, возвещающая о приходе месячных. В кармане куртки я обнаружила смятые деньги. Быстро вошла в спальню к папе, он уже лежал под одеялом, пытаясь уснуть.
– Папа, что делать с деньгами?
– Положи ко мне в кошелек, – проворчал он, – и, ради Бога, иди спать… это последний раз…
– Хорошо, хорошо…
Я вытащила кошелек из кармана брюк, он набит деньгами. Сосчитала – две тысячи сто лир. Для чего он таскает с собой так много? Я вложила в кошелек ночные деньги, но потом передумала. Нельзя наживаться на работниках, даже если они члены семьи, и отсчитала себе тридцать лир – зарплату секретарши. Снова пошла посмотреть на стучащего на машинке человека, но он исчез. Я погасила везде свет и тоже забралась под одеяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134