Оснат рассердилась на меня, даже разговаривать со мной не хотела, пошла домой, только Тали, молчаливая, как всегда, тащилась за мной по улицам, ее совсем не трогало, что она не досмотрела фильм. Она даже не спросила меня, почему я сделала это, какой в этом смысл.
А что я могла бы ответить ей? Какое-то беспокойство нападает на меня в последнее время, не могу усидеть на месте, вроде мамы, которая все время носится с педсовета на курсы усовершенствования учителей и на всякие семинары в университет, черт ее знает, что она там делает. Я же не делаю ничего, лишь брожу неприкаянно, гуляю по городу, езжу на такси. Да, последнее время я катаюсь на такси. Денег у меня хоть отбавляй. По ночам я беру их из папиного кошелька, он все равно не заметит, потому что у него бумажник всегда набит сотнями. Очень-то разгуляться на эти деньги я не могла. Если бы купила кофту или юбку, сразу бы усекли, поэтому и стала разъезжать в такси. Купила себе карту города, чтобы по ней выбрать улицу, куда поехать. Иду на стоянку, потому что остановить такси посреди улицы мне не удавалось, шоферы думали, что я начну уговаривать их подвезти меня бесплатно, влезаю в первое такси, говорю название какой-нибудь улицы и еду. Совершаю короткое путешествие по окрестностям, еду на расположенную невдалеке гору, гуляю себе между соснами, любуюсь закатом солнца и возвращаюсь в город, и все это стоит мне не больше тридцати-сорока лир.
Таксистов это забавляет, сначала они удивляются, что девчонка так вот едет одна на прогулку, но потом безропотно возят меня по городу. Как-то один спросил, прежде чем я села, есть ли у меня вообще деньги, тогда я показала ему бумажку в сто лир и сказала:
– Но я не поеду с вами, потому что вы не поверили мне, – и пошла искать другое такси.
Я всегда сажусь на заднее сиденье, с правой стороны, записываю в записную книжечку имя шофера и номер такси на случай, если вдруг ко мне начнут приставать или еще что, держусь за петлю и раскатываю по городу, пока счетчик не покажет двадцать или двадцать пять лир. Иногда спускаюсь к порту, поброжу немного около ворот, посмотрю на корабли, куплю себе фисташек или швейцарский шоколад, быстро съедаю и возвращаюсь на автобусе домой.
Однажды меня чуть не обнаружила мама. Такси остановилось у светофора на расстоянии полуметра от маминого «фиата», я быстро пригнулась. Она сидела за рулем, глаза прикованы к светофору, словно это флаг, вся в напряжении. Я внимательно присмотрелась к ней. Лицо твердое, задумалась о чем-то, на секунду закрыла глаза, но, только зажегся желтый свет, сразу же ринулась вперед, самая первая, и исчезла среди других машин, словно опаздывает куда-то.
А дни становятся все длиннее, ночи бесконечней. В школе дела идут плохо. С той самой истории с сосунком я как бы вишу в воздухе, все время обсуждают мою судьбу, хотят исключить из школы. Учителя оставили меня в покое, не пристают ко мне, не спрашивают даже по тем предметам, по которым я делаю уроки, словно я не существую.
И я тоже рву все связи. Выхожу в три часа дня, сажусь в такси и еду в Нижний город. Я уже не ищу горы и не любуюсь красивым видом, а еду туда, где много народу, чтобы затеряться в толпе, среди потных и шумных людей, захожу в магазины посмотреть одежду или посуду, прицениться к овощам или фруктам. Меня все время толкают, общий поток куда-то несет меня, меня тошнит от всего этого, но я все слоняюсь. И вдруг кто-то слегка дотрагивается до меня и тихо говорит:
– Дафи…
Это Наим, его я не забыла.
Наим
Ну что ж, забыли меня. Уже шесть недель, как мы перестали буксировать машины и он забыл меня здесь. Две недели назад я пошел к нему в гараж, чтобы выяснить, что со мной будет. Зайти внутрь не решился, не хотелось, чтобы рабочие-арабы увидели меня и начали расспрашивать. Я ждал на улице, сидя на камне, пока он не появился. Он тут же остановил машину.
– Что-то случилось, Наим?
– Нет… я только хотел узнать, сколько еще времени мне у нее жить, у этой старухи…
Он растерялся (сразу заметно), обнял меня за плечи, ходит со мной вокруг машины и объясняет, как важно, чтобы я остался с ней, и что это будет мне засчитываться как работа в гараже. Чем плохо мне там? Если у меня не хватает денег, он даст, и он вытаскивает из своего бумажника двести лир и дает мне. Это для него самое легкое дело – всучить деньги, лишь бы я не начал задавать неприятные для него вопросы. Обнимает меня, говорит:
– Не волнуйся, я позвоню тебе, еще наладим связь. Я не забыл тебя, – и влезает в машину.
Что я мог сказать ему?
– Как поживает Дафи?.. – выпалил я, пока он не уехал.
– Хорошо… хорошо… она тоже не забывает тебя.
Он улыбается и уезжает.
С тех пор много дней прошло, и он не позвонил, никак не дал о себе знать. Забыл.
А зима совсем кончилась, и я все время шатаюсь по улицам. Фильмы мне уже надоели. Гуляю по городу, поднимаюсь в центр Кармеля, в самое сердце еврейского района, много хожу пешком. Один раз даже добрался до университета, но не пошел в канцелярию, не зашел, а заглянул в одну из аудиторий и послушал, как какой-то молодой парень с горячностью говорил о поведении мышей. Проходя мимо досок с объявлениями, я останавливался, интересовался, где какие лекции читают. Однажды забрел даже на вечер стихов в подвал районного Дома культуры. Народу было немного. Трое пожилых мужчин, несколько старух и я. Мы сидели в полутемной комнате и слушали в тишине, как двое парней в потрепанной одежде читают нерифмованные стихи о смерти и о своих страданиях. И после каждого стихотворения объясняют, что они имели в виду. Эти двое заворожили меня, и, когда они закончили, я пошел за ними в кафе и сел поблизости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134