Сам убрал со стола тарелки, не ждал моего напоминания, пошел выносить мусор и вдруг пропал, я испугалась – не убежал ли, но он вернулся. Предложил сам сделать что-нибудь по дому, я попросила его сменить лампочку, работает хорошо, осторожно, без лишнего шума. Если останется у меня до Пасхи, поможет мне избавиться от хомеца и сделать дом совершенно кошерным. И газеты он умеет читать. И правда, угодил мне Адам.
Но когда наступил вечер и стало темно, я увидела – вот мы вдвоем в доме, проведем вместе ночь, – и мне стало страшно. Я подумала вдруг – это не маленький мальчик, это уже юноша, парень, и лицо его показалось мне темным и опасным, ведь он может украсть золотые монеты, которые есть у меня, поднять на меня руку, а если не он, то его брат, у них всегда есть старшие братья. Он потихоньку откроет ему ночью дверь. Ведь этот мальчик уже один раз проник сюда ночью. И для чего нужна мне мне эта морока, плохо было мне в прежней тишине? Четыре задвижки сделала я на двери, да и у госпожи Гольдберг отличный слух. Я была в полной безопасности, а теперь впустила врага в свой дом.
Странные эти мысли совсем сбили меня с толку.
Я сказала ему: «Почитай мне газету», чтобы проверить его, может быть, по голосу определю его намерения. Я дала ему статью доктора Розенблюма, у которого короткие предложения и ясные простые идеи. Он начал читать, очень членораздельно читает. Нам попалась как раз статья о том, что я и сама давно знаю: что арабы лишь о том и думают, как бы уничтожить всех нас. Этого как раз мне и не хватало – вложить эту идею ему в голову, а он и правда перестал читать, поднимает на меня глаза и говорит:
– Я хочу уничтожить вас?
«Конечно, – хотела я сказать ему, – но ты, слава Богу, не можешь». Но я промолчала. Он был такой сладкий, когда спросил это, ну просто невозможно. Я снова вспомнила Габриэля и как он пропал, все случилось так быстро. И тогда мне пришло в голову попросить его, чтобы он поцеловал меня. Если поцелует, то не сможет поднять на меня руку ночью, и я смогу спать спокойно. Может быть, украдет что-нибудь незначительное, но не более того. Я вижу, как он сидит хмурый, что-то задумывает нехорошее. Я сказала ему: «Подойди, поцелуй меня». Он ужасно удивился, негодяй, но взял себя в руки, не смог отказать такой древней старухе, как я, встал, дотронулся на мгновение своими горячими губами до моей щеки. Может быть, лет пятнадцать никто не целовал меня. Такой милый. Я отправила его спать. Ключ от его комнаты я спрятала еще раньше, чтобы он не мог закрыться там и замышлять что-нибудь против меня. Он надел пижаму, лег в кровать и уснул. Я моюсь, надеваю ночную рубашку, гашу свет и сижу в темной комнате, слушаю его дыхание. Восемь часов, девять – из порта доносится звук сирены. Я зашла в его комнату, чтобы посмотреть на него, лежит свежий такой, раскраснелся во сне. Я сложила его одежду. Десять, одиннадцать, а я все еще дремлю в кресле в темной комнате – жду, может быть, зазвонит телефон. В полдвенадцатого потухли огни в заливе, я подошла к нему. Он спал глубоким сном, одеяло сползло немного, я укрыла его. Вдруг нагнулась и коснулась его лица в легком поцелуе. Что поделаешь? Такое вот несчастье.
Вернулась в гостиную, все еще надеюсь услышать телефонный звонок.
Дафи
Который час? Еще немного – и полночь. Проспала два часа и проснулась. Дома темно. Просыпаюсь я легко и просто. Это-то и пугает меня в последнее время. Сна будто и не бывало.
Сегодня ночью папа отправляется вызволять застрявшие машины, между двенадцатью и двумя часами ночи ему должны позвонить из фирмы по буксировке. Все это я услышала вчера, уже все знаю. Собираются искать любовника по ночам. За окном виден стоящий у тротуара тягач, желтый подъемный кран которого похож на палец, нацеленный в небо. Я встаю, надеваю приготовленную с вечера одежду. Вельветовые брюки, нижнюю кофточку из шерсти, теплую безрукавку. Я решила поехать вместе с ними. Натягиваю высокие ботинки для экскурсий, входящих в программу допризывной подготовки, шарф, зимнюю одежду, которую никогда не надеваю зимой. Осталось только помолиться, чтобы случилась какая-нибудь авария или чтобы какая-нибудь машина застряла на дороге.
Одеваюсь в темноте, по небу с дикой скоростью плывет луна навстречу клочкам облаков. Слышен шум воды, стекающей по водосточным трубам, но дождя не видно. Я думаю о машине, мчащейся из Тель-Авива в Хайфу, даже вижу ее. Она светло-голубого цвета. Думаю и о шофере, и его образ возникает перед моими глазами, это молодой человек, очень симпатичный, на нем черный свитер, чем-то напоминает нашего учителя физкультуры. Рядом с ним сидит маленькая женщина – жена или любовница, – очень миленькая. Они возвращаются с вечеринки, по радио передают танцевальную музыку. Он кладет руку ей на плечо, обнимает ее, вторая рука – на руле. Счетчик показывает скорость – сто двадцать километров в час. Он наклоняется к ней и устало целует ее, но ей мало поцелуя, она прислоняется к нему и кладет голову ему на плечо, гладит его волосы, мешает ему вести машину. Они разговаривают о себе, о том, как у них все хорошо, а тем временем начинается проливной дождь (я вижу его, луна исчезла, небо заволокло облаками, дождь бьет в окно), и вот он не замечает поворота, трах! Машина врезается в железный барьер, крыло помято, дверь разбита, фары лопнули, женщина кричит, тормоза скрежещут, машина чуть не перевернулась, но все-таки каким-то чудом удержалась на боку. Они живы. Только несколько небольших царапин и ушибов. Я продолжаю с удовольствием фантазировать. Зашнуровываю ботинки. Представляю себе, как мужчина выбирается из машины и вытаскивает из нее свою спутницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134