Я сержусь на него, говорю с ним строго, он поворачивается и уходит…
Тонкая тень у дома старухи, мерцает огонек сигареты. Наим уже ждет. За последние месяцы он очень вытянулся, отрастил гриву волос, повзрослел. Курит беспрерывно, покупает себе обновки, все время тянет из меня деньги. Это не стесняет его. Странный парень. Что происходит у него внутри, когда он проводит целые дни в этой тишине вместе со старухой? Испортил я его совсем. Эта сила, которую дают деньги. Надо подумать о нем, вернуть его в деревню.
В квартире старухи горит свет. Она выглядывает в окно, лицо ее бело, как у покойника, восставшего из мертвых.
– Наим, а свитер?.. – кричит она сверху и бросает свитер на тротуар.
– Не надо… – смущенно бормочет он, ужасно рассержен, но все-таки поднимает свитер.
Я выхожу из машины, машу ей рукой.
– Влюблена в тебя… Он резко оборачивается.
– Кто?
– Старуха…
– Старуха, – говорит он тихо, серьезно, – уже совсем с ума сошла…
Я молчу. Этот цинизм в его голосе, категоричность, новый тон.
Мы приезжаем в гараж, Наим спрыгивает, чтобы открыть ворота. Сторож спит в своей будке, маленькая собачка тоже спит у него на коленях. Они не услышали, как мы вошли, сменили машину, оставили «додж» и залезли в тягач. Наим погрузил ящик с инструментами. Мы тихо затворяем за собой ворота, собака открывает глаза, смотрит на нас дружелюбно, виляет хвостом и кладет голову сторожу на грудь.
Ясная летняя ночь. Море совершенно спокойно. У неба фиолетовый оттенок. Тягач движется медленно. Я чувствую ужасную усталость. Наим сидит рядом со мной, совсем притих. Надо спросить что-нибудь о его жизни, но у меня нет сил разговаривать. Время от времени я чувствую на себе его взгляд. Может быть, и он хочет что-то сказать, но не решается.
К месту аварии мы прибыли через два часа. Еще издали я увидел директора, ходит взад и вперед по дороге, словно это школьный коридор, на голове что-то вроде белого тюрбана, похож на длинное привидение. Он жмет мне руку, обнимает, на его разодранной рубашке пятна крови.
– Дорогой Адам, такое несчастье, никогда не случалось у меня аварии…
Наиму он тоже жмет руку, обнимает его, как своего ученика. Наверно, не узнал в нем араба. Мы ходим обнявшись, наступаем на осколки стекла и куски железа. Где машина? Я удивлен, увидев, что она висит на дереве, как будто он хотел въехать на верхушку. Невероятно, нельзя удержаться от улыбки – висит там самым настоящим образом, застряла среди ветвей.
Я вижу улыбку на лице Наима.
– Машина погибла… – он ловит мой взгляд.
– Машины не погибают. Только люди. Он разражается смехом.
Наим идет к тягачу, снимает ящик с инструментами, возится с цепями подъемного крана, ставит на дорогу мигалки. Ему ничего не надо напоминать.
Два тощих седовласых йеменских еврея появляются над земляным валом у дороги. В руках у них винтовки. Ночные сторожа поселка. Директор спешит к ним, чтобы представить их мне.
– Добрые евреи, стерегли меня… пока вы не появились. Мы с ними тут чудесно побеседовали… не правда ли? Говорили о Торе.
Он обнимает их и тоже поглаживает…
Оба старика кажутся несколько ошеломленными от пребывания в обществе господина Шварца.
Вообще, наверно, переполошил весь поселок. В нескольких домах горит свет. Еще какие-то люди смотрят на нас издали.
– Что же все-таки случилось?
Странный рассказ. Он возвращался из Иерусалима после длительного совещания, где обсуждались вопросы воспитания. Ох уж эти проклятые заседания, бесконечная говорильня, с души воротит. Сначала он собирался ночевать в Иерусалиме. Но утром у него еще одно совещание, в Хайфе, у главного инженера города, где будет идти разговор о новом крыле, которое пристраивается к школе. Он решил вернуться домой. Все шло нормально, на дороге ни души, и он чувствовал себя вполне бодрым. В молодости разъезжал по ночам сколько угодно, без всяких проблем. В Англии, до войны, когда учился в Оксфорде. Он как раз был погружен в свои английские воспоминания, когда начал, очевидно не чувствуя того, постепенно отклоняться влево. Вдруг навстречу ему выскочила маленькая старая машина, черная, с почти потушенными огнями. В последний момент он пришел в себя, свернул направо, на свою полосу, но, наверно, слишком резко повернул руль, и вдруг это дерево, совершенно лишнее тут дерево.
– Что случилось с другой машиной? Ничего, задел слегка, небольшая царапина.
Если бы он столкнулся с ней, а не налетел на дерево, может, обошлось бы, конечно, для него, ха, ха, потому что ту машину, наверно, разбило бы вдребезги, какая-то древняя коробка, малюсенькая такая, ну и, конечно, человеческие жизни. Но что удивительно, это были религиозные – старик раввин и молодой человек с совершенно черными пейсами. Нетурей карта или близкая к ним секта. Комедия ошибок. Какого черта они околачиваются посреди ночи у аэропорта? Они остановились, оба вышли из машины, не стали подходить слишком близко. Только убедились, что он смог выбраться из обломков и стоит на ногах; старик сказал тихо и хладнокровно:
– Господин знает, что он виноват… Что я мог сказать им?
– Да, я виноват…
Черт их побери, этих сионистских ненавистников. Даже не спросили, не нуждаюсь ли я в помощи, словно боялись застрять тут со мной.
Наим уже начал освобождать трос. Подул прохладный ветер. Вызволить машину будет нелегко. Лучше отослать отсюда директора, чтобы не мешал. Я убеждаю его поехать домой. Он сразу же согласился, совсем валится с ног. Подошел к двум йеменцам, попрощался с ними, записал в записную книжку их имена и обещал послать им какую-то книгу, очевидно свою, в продолжение беседы. Мы останавливаем машину, сажаем его и отправляем на север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134