Не смотрит даже, выхожу ли я из гаража. Знает, что я остановлюсь около нее. И я действительно останавливаюсь. Она поднимает глаза, в ее руке все еще открытая книга, встает, тихо садится в мою машину, не говорит ни слова, серьезно смотрит на меня, потом снова принимается за чтение.
Кровь бросилась мне в голову. Взгляды рабочих, их улыбки – понимают то, что я еще отказываюсь понимать. Я выруливаю, но не домой, а за пределы города, в сторону автострады. Веду машину медленно, оцепенел от страха и волнения, ничего не говорю. Нельзя. Сумасшествие какое-то. Надо сейчас же отвезти ее домой или даже высадить здесь, посреди дороги. Но я все продолжаю ехать вдоль моря, ищу пустынный берег, въезжаю в Атлит, там есть маленький заливчик, где можно подъехать на машине почти к самой воде. Там я и остановился.
А она продолжает читать, переворачивает последние страницы. Я глушу мотор, выхожу, стою у моря. Жаркий день, хамсин. Вдыхаю соленый морской воздух. Лицо покрыто потом. Я наклоняюсь и чищу руки о песок. Она все еще погружена в чтение, сидит не шевелясь, даже не смотрит, куда мы приехали. Я стою напротив волн, смотрю на солнце, склоняющееся к западу. Мне необходимо немедленно охладиться, прийти в себя, но я не хочу. Я смотрю на нее. Ее худенькие плечи, кудряшки. Очень красивая. «Иди сюда», – в конце концов говорю я голосом, которого даже я не слышу. Открываю дверь. Она выходит, все еще держа книгу в руках. Заканчивает последнюю страницу, вдруг вздыхает. Потом протягивает мне книгу движением, которое совсем сводит меня с ума, наклоняется снять сандалии. Если бы смог я снова успокоиться, не дотрагиваясь до нее!
Сохранившая ее тепло книга в моих руках. Я перелистываю страницы, обложка мягкая, потрепанная. Какая-то легенда или волшебная сказка, вот что интересует их. Я отдаю ей книгу, но она бросает ее на песок усталым движением. Что сказать ей? Как объяснить? С чего начать свое объяснение здесь, у шумящих морских волн? Пятнадцатилетняя девочка, которая доходит мне до груди. Что я собираюсь натворить? Объясняться – это еще глупее, чем просто обнять ее и поцеловать. Я притягиваю ее к себе, руки мои дрожат, глажу ее волосы фальшивым отцовским движением, целую ее лицо, обнимаю. Она молчит, неподвижна, словно какая-то вещь. Я снимаю с нее кофточку, пораженный белизной ее тела, неразвитая, девическая грудь. Закрываю глаза и погружаю их в эту детскую плоть, провожу губами по ее твердой маленькой груди, не верю в то, что происходит. Я гублю себя. А она молчит – не понимает, но не оказывает даже малейшего сопротивления. Если бы она выказала хотя бы намек на сопротивление, я бы тотчас же оставил ее. Смотрит на мою бороду. Со страшной страстью я опрокидываю ее на песок, шепчу: «Тали, Тали» – и чувствую, что она прислушивается не к моим словам, а к другим голосам, не говорит ни слова, но я тоже слышу их. Детский смех, звук приближающегося катера, голоса людей, шум заводящейся машины. Вокруг люди.
Я тотчас же отрываюсь от нее, надеваю на нее кофточку, завязываю шнурочек, наклоняюсь, засовываю ее ступни в сандалии, застегиваю их, словно она ребенок. И все время стараюсь не смотреть ей в лицо. Запихиваю ее в машину и еду, ищу тихое место. Но такого места нет, страна заселена сверх всякой меры. Дороги, дома, открытые поля и огороженные плантации. Военные лагеря, палатки, людская суета. Придется оставить это. Время от времени я вывожу ее из машины, прокладываю дорогу между колючками, а она покорно идет за мной. Снова человек в моих руках. То это Габриэль, то мальчишка-араб, а теперь эта девочка. Люди покорно отдают себя в мои руки.
Надо подождать, чтобы стемнело…
Я останавливаюсь у маленького дорожного буфета в одном из поселков. Беру ей пирожок и сок, а себе – кофе.
Она сидит напротив меня, медленно жует, посасывает сок из стакана. Я пожираю ее глазами, страсть моя достигает предела. Наступают вечерние сумерки, а я, как дикий зверь, смотрю на свою жертву, на ее белые руки, на ее лицо. Так больше молчать невозможно. Но что сказать?
– Ты уже сделала уроки?
– Еще нет.
Тишина. Я спрашиваю ее об отце. И снова тот же рассказ. Исчез несколько лет тому назад. Ничего о нем не известно. Я спрашиваю ее о Дафи, что думают о ней в классе. И она с любовью, почти с преклонением начинает говорить о Дафи. Смелая девчонка, очень смелая, самая смелая. Всем говорит правду в лицо, даже учителям, не боится.
Она говорит медленно, какая-то неразвитость, почти глупость чувствуется в ее манере выражаться. Какая-то смутная ненормальность, невозможно определить, в чем именно. И она принесет мне спасение?
Вечерние сумерки. Мы сидим у шаткого железного стола в дорожном буфете, вернее, в грязной продуктовой лавке захолустного поселка.
– О тебе не будут беспокоиться?
– Нет.
– Может, позвонишь маме? Скажи, что вернешься поздно.
– Нет, ей все равно.
– Все-таки позвони.
Она не двигается с места. Такой покинутостью веет от нее.
Я встал и позвонил домой. Дафи подняла трубку. Аси не было дома. Я сказал Дафи, что задержусь, что поехал в Тель-Авив.
– Ты опять ищешь его?
– Нет, другое…
– Когда вернешься?
– Вернусь. Какая разница – когда. Что ты делаешь сейчас?
– Ничего. Я ждала Тали, но она не пришла.
– Скоро придет…
– Не задерживайся долго, папа.
Умоляет как ребенок, совсем не похоже на нее.
Уже темно. Стало прохладнее. Я заплатил, и мы поехали. Куда ехать – не знаю, кружусь в темноте. Все еще думаю, не повернуть ли, не поехать ли домой, но я в плену у чего-то, что сильнее меня. Место кажется мне знакомым. Я проехал еще несколько километров по узкой дороге. Издали узнал дом престарелых, больницу, где лежала старуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134