То, что она делала, было грехом – но почему-то она не испытывала ни малейшего чувства вины перед Богом. Раньше она была очень богобоязненной и имела твердые религиозные убеждения и весьма строгие представления о морали. Но все это ушло из ее жизни в тот день, когда повесили отца. Тогда она потеряла всякую веру в справедливость и с тех пор больше не ходила в церковь и не читала Библию. Она еще крепче прижалась к капитану и положила голову на его плечо.
– Как называется твой корабль? – спросила она.
– «Орн». На вашем языке это означает «орел».
– Это большой корабль?
– Средний. Мы перевозим лесоматериал.
– Ты часто заходишь в наш порт?
Она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, и эта дрожь передалась и ей. Он наклонил голову и заглянул в ее лицо.
– А тебе бы хотелось, чтобы я приходил в ваш порт часто? – спросил он очень тихо.
– Нет, нет. – Она попыталась высвободиться из его объятий, но он не отпустил ее. – Я вовсе не хотела сказать, что я…
– Да, да, я прекрасно знаю, чего ты не хотела сказать, – он усмехнулся. – Я всегда знаю то, чего ты не хочешь говорить. – Он взял ее руку и прижал к своей груди. – А что касается моего корабля, мы плаваем на Тайн с апреля по октябрь, а зиму проводим дома. Но некоторые моряки приплывают сюда с последним кораблем и остаются на зиму здесь. Они нанимаются на судна, которые курсируют вдоль берега, – сказав это, он улыбнулся, глядя прямо ей в глаза.
Они некоторое время сидели, молча, разомлев в тепле от огня, потом он спросил:
– Сколько тебе лет?
– Скоро исполнится двадцать один, – ответила она. – А тебе?
– Мне? – Он закрыл глаза и медленно покачал головой из стороны в сторону. – Я слишком стар, слишком стар.
– И все-таки, сколько тебе лет? – настаивала она. – Тридцать?
Он рассмеялся, запрокинув голову.
– Ты считаешь, что я выгляжу на тридцать? Это хорошо. Это очень хорошо. – Он взял в ладони ее лицо и снова посмотрел ей в глаза. – Мне тридцать семь, – сказал он. – Но сегодня ночью я чувствую так, словно мне двадцать семь. Нет, не двадцать семь – двадцать три. Двадцать три года, и впереди целая жизнь.
Они опять молчали, потом он сказал:
– Мы с тобой провели вместе три часа – нет, даже три с половиной, а я еще не знаю, как тебя зовут.
– Кэти Малхолланд.
Она никогда не называла себя фамилией мужа.
– Кэти Малхолланд, – повторил он. – У тебя такое длинное имя! Кэти Малхолланд.
– А как зовут тебя?
– Эндри Фрэнкель.
– Эндри. Это похоже на английское Эндрю. – Она улыбнулась. – Я буду называть тебя Энди.
– Энди! – Он склонил голову набок. – Точно так же называет меня моя…
Он внезапно умолк и отвернулся в сторону. Потом, не говоря ни слова, он усадил ее к себе на колени и спрятал лицо в ее волосах.
Она смотрела на огонь и чувствовала вокруг себя тепло его объятий. Ей казалось, что она пьяна от счастья. Но через некоторое время тревожная мысль закралась ей в голову. Она подумала о том, что скажут о ней соседи, когда увидят, как он выходит из ее квартиры. Кто-то из них может его увидеть – Мэгги Проктор, или Джинни Вильсон, или миссис Робсон. Больше всех она боялась миссис Робсон. Может, он уйдет рано утром, до того, как они проснутся?
– Когда отплывает твой корабль? – спросила она.
– Когда я отплываю? – Ее вопрос, казалось, вывел его из глубоких раздумий. – Я думаю, мы пробудем здесь еще дня три. Корабль нуждается в небольшой починке, и надо отскоблить дно. У нас с тобой впереди целых три дня, Кэти.
Она не успела подумать о том, что будет, если в течение этих трех дней вернется Джо и застанет его здесь, или что скажут соседки, если увидят их вместе, потому что его пальцы начали расстегивать пуговицы ее блузки, и она не стала его останавливать.
Когда верхние пуговицы блузки были расстегнуты, Эндри увидел красный изогнутый рубец, выделяющийся на молочно-белой коже ее груди, над самым вырезом нижней сорочки. Он посмотрел ей в глаза, и она прочла в его взгляде немой вопрос, но не стала на него отвечать. Тогда он медленно провел пальцем по линии шрама, который пересекал ее грудь и плечо и заканчивался на спине. Не говоря ни слова, он поставил ее на ноги и развернул так, чтобы она стояла спиной к свету свечей. Расстегнув крючки на поясе юбки, он снял с нее блузку и задрал нижнюю сорочку, полностью обнажив ее спину. За этим последовала гробовая тишина.
Обернувшись, она увидела, что он стоит с раскрытым ртом, устремив взгляд на ее покрытую рубцами спину. Он несколько раз сглотнул, прежде чем заговорить.
– Кто это сделал? – спросил он, и его голос прозвучал хрипло.
Она опустила голову.
– Это длинная история, – прошептала она.
– Кто это сделал? – повторил он, на этот раз громче. Взяв ее за подбородок, он поднял ее лицо и заставил посмотреть ему в глаза. – Ты должна мне сказать.
– Мой… мой муж.
– Твой муж?
Она кивнула.
– Мой отец убил его за это… О нет, отец не убивал его, – ее губы дрожали. – Его убили другие, но всю вину свалили на отца. Мой отец только избил его, а потом другие его прикончили. Когда его нашли мертвым, отца обвинили в убийстве и повесили.
Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Его рот снова приоткрылся, а брови поползли вверх. Потом он начал что-то быстро говорить на своем родном языке, и его голос звучал рассерженно. Но последнюю фразу он сказал по-английски.
– О Боже праведный, тебя пороли ремнем! – прошептал он, качая головой из стороны в сторону.
Приблизившись к ней вплотную, он еще раз осмотрел сеть рубцов, покрывающих ее спину. Некоторые шрамы были ярко-красными, другие уже успели побледнеть. Покончив с осмотром, он повернул ее лицом к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115