Ее черный силуэт четко вырисовывался на фоне раннего утреннего солнца, высвечивавшего каждую ее деталь — от квадратной кормы до приземистых мачт, и теперь она больше не казалась мне такой уродливой и неуклюжей.
Когда я обернулся, оторвавшись от разглядывания шхуны, я сразу понял, что Саймон действительно говорил правду, ибо половина команды галеры лежала, укрывшись за скамьями на шкафуте, а оружие и мушкеты возле мачт исчезли со стеллажей. Заметив это, я готов был уже окликнуть людей в лодке, пытаясь предупредить их, но тут к моему виску прижался холодный предмет, и я, покосившись, увидел рядом с собой толстого Фила Бартлоу, державшего в руке пистолет, направленный мне в голову.
— Спокойно, мой юный петушок, — насмешливо пропищал он. — Это не займет много времени, зато укрепит твой желудок так же, как и у меня. Полюбуйся лучше, какую плавную параболу описывает вон та лодка на волне!
Я ничего не ответил и молча продолжал наблюдать за приближавшимися норвежцами.
Когда лодка подошла к борту, матрос, размахивавший сигнальными флажками, бросил вниз короткий канат с навязанными по всей его длине узлами, и двое норвежцев один за другим принялись карабкаться по нему и перелезли через бульварк. Не успел первый спрыгнуть на палубу, как жесткая ладонь закрыла ему рот и он был сбит с ног так ловко и бесшумно, что второй даже не понял, в чем дело, пока сам не растянулся рядом с первым. Третий оставался в лодке, придерживаясь багром за обшивку галеры, пока шесть или семь «веселых ребят» из нашей команды не набросились на него и не подняли на борт, после чего новый экипаж лодки, не мешкая, приналег на весла и направился к шхуне, команда которой слишком поздно начала понимать, в какую ловушку они угодили.
Прежде чем норвежцы успели что-либо предпринять, на палубу шхуны полетели трехконцовые «кошки» и грапнели с привязанными к ним прочными шкертами, и злодеи, не обращая внимания на сыпавшиеся на них удары, полезли на борт. Галера, направляемая искусной рукой, подошла вплотную и встала рядом с обреченным судном, на палубе которого разыгралась настоящая бойня. Безоружные моряки сражались с мужеством отчаяния, используя в качестве оружия все, что под руки попадало, но, конечно, не могли противостоять вооруженным до зубов бандитам, хоть на моих глазах один из них и свалился под могучим ударом высокого светловолосого норвежца, оставшись лежать неподвижно.
Вскоре, однако, все было кончено. Из команды шхуны в живых остались лишь трое: тот самый светловолосый мужчина, который одним ударом сразил наповал бандита, — высокий моряк с загорелым, открытым, честным и мужественным лицом, обрамленным белокурой бородкой; приземистый толстяк с пухлыми щеками, отличавшийся от остальных норвежцев и действительно оказавшийся немцем, единственным пассажиром шлюпа, направлявшегося в бухту Святого Давида в Ферте; и мальчик-юнга лет четырнадцати. Всех троих со связанными за спиной руками переправили на борт галеры, где они присоединились к пленным матросам со шлюпки. Выглядели они крайне удрученно и подавленно, что, впрочем, было вполне объяснимо, а немец — так тот просто плакал как ребенок. Остальные молча стояли и смотрели, как команда галеры перегружала все мало-мальски ценное со шхуны на борт «Блуждающего огонька»; добыча, впрочем, оказалась довольно скромной, поскольку груз норвежцев состоял в основном из кож и лесоматериалов. Лишь у одного из них, высокого белокурого моряка, который, по всей видимости, был шкипером шхуны, вырвалось из груди короткое сдавленное рыдание, когда он увидел, как один из бандитов отправился на захваченное судно с ящиком плотницких инструментов в руках. Я недоумевал, что он там собирается делать, но вскоре мое недоумение рассеялось: после того, как он вернулся на галеру, мы отчалили от шхуны и отплыли немного в сторону, и тут я понял, что злодей затопил судно, открыв в его днище кингстоны. Шхуна погружалась у нас на глазах, стоя на ровном киле; затем она качнулась, словно отдавая нам последний прощальный поклон, мачты ее прочертили по светлому небу широкую дугу, нос погрузился в воду, корма задралась высоко вверх, и судно медленно пошло ко дну, не оставив на поверхности ни малейшего следа.
При виде гибнущего судна мальчик-юнга громко заплакал, но грубый удар по затылку заставил его замолчать; по взгляду, брошенному шкипером на негодяя, совершившего это, я понял, что белокурый моряк был отцом мальчика.
Однако, сколь ни трагично было начало, худшее оказалось еще впереди, и я заметил, как норвежцы переглянулись с искаженными от ужаса лицами, когда по приказу Бартлоу несколько человек из команды «Огонька» перекинули через бульварк длинную доску и принялись закреплять ее конец на палубе. Что касается немца, то он, увидев это, завопил и запричитал, точно помешанный, и начал рвать на себе волосы, пока сильный удар по лицу его не утихомирил.
— Спокойно, ребята, не волнуйтесь! — пискливым голосом приговаривал Бартлоу с отвратительной ухмылкой на своей жирной физиономии. — Соблюдайте порядок и очередность! Как ты думаешь, Антонио, доска достаточно прямая? Ибо прямая линия, согласно Евклиду, есть кратчайший путь между двумя точками, и нам не следует утомлять наших гостей долгой прогулкой. Смотрите, какая толпа собралась поплясать на ней! Надеюсь, наш толстопузый приятель окажется не слишком тяжелым; впрочем, доска выглядит довольно прочной — не правда ли, капитан?
— При случае она выдержит даже тебя, — ответил Дизарт.
— Тогда, — сказал Бартлоу, — пригласите номер первый продемонстрировать свое искусство и, если потребуется стимул, Антонио, не откажи ему в этой услуге, как ты умеешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120