Покойной ночи!
30. О последней битве и о том, чем все кончилось
Я с трудом припоминаю, как я добрался до дома, поскольку не нашел своих достойных приятелей на том месте, где мы расстались. Поэтому мне пришлось самостоятельно отыскивать путь, бредя как сквозь сон по темным улицам и переулкам Лондона, размышляя над тем, был ли когда-либо простой смертный столь счастлив и весел, как я, и насвистывая про себя мелодию знакомой песенки, чего я не делал с того самого дня, когда Отправился пешком из Гозпорта в Плимут, избежав с помощью Саймона веревочной петли.
У меня сохранились смутные воспоминания о встрече с двумя подвыпившими компаниями мастеровых парней, усердно обрабатывавших черепа и ребра друг друга, и я, просто от переполнявшей меня радости, тоже принял посильное участие в потасовке; тем не менее, как бы там ни было и что бы со мной ни случилось по дороге, я с первыми лучами утренней зари явился домой и встретил на пороге Саймона и сэра Джаспера, собравшихся идти меня разыскивать.
— Святые Небеса! — воскликнул последний, увидев в дверях мою фигуру. — А вот и наша заблудшая овечка! Где вас черти носили, сэр рыцарь, и откуда у вас такой шикарный синяк под глазом? Клянусь собственной головой, Саймон, он где-то напоролся на изрядную выпивку. Признавайся-признавайся, хитрый шотландец! Где наклюкался?
— Что случилось, Джереми? — спросил Саймон. — Когда ты исчез за воротами и в течение целого часа о тебе не было ни слуху ни духу, мы решили отправиться домой, потому что за час ты вполне мог бы расправиться со своими недоброжелателями либо дать нам знать, если там тебя ожидала ловушка; но рассказывай же поскорее и пойдем спать, так как ни один из нас, похоже, не смыкал глаз этой ночью!
Когда я рассказал им все, сэр Джаспер не удержался и достал из буфета бутылку отличного канарского, которым предусмотрительно запасся впрок; однако, прежде чем позволить нам хотя бы понюхать вино, он взобрался на стол и произнес речь, содержание которой я, к сожалению, запамятовал, но помню, что даже Саймон хохотал до колик в животе, а я вообще был еле жив от смеха. Так мы смеялись до тех пор, пока не заметили, что сэр Джаспер между делом потихоньку прикладывается к бутылке и уже приговорил большую половину ее содержимого; теперь настала его очередь смеяться, глядя на наши вытянувшиеся лица, когда мы обнаружили, что в бутылке осталось всего лишь по глотку на брата.
Я с грустью вздыхаю, вспоминая то веселое время, но даже и сейчас я не могу удержаться от улыбки, когда представляю себе сэра Джаспера, заплетающимся языком распевающего песню собственного сочинения, припев которой я запомнил:
Запевай-ка, друг, ведь окончен путь,
и тревоги все позади,
может, вспомним их мы когда-нибудь,
и откликнется сердце в груди!
С этого дня для меня началась новая жизнь, и весьма приятная к тому же. Я позаботился о том, чтобы освоить и довести до совершенства некоторые навыки, необходимые в моем нынешнем положении, и вскоре я уже умел ездить верхом с удобством для себя и, что не менее важно, для животного, на чьей спине я восседал. Более того, я снова начал отрабатывать приемы фехтования и с удовлетворением обнаружил, что не только не забыл хитрого трюка де Кьюзака, но еще и освоил несколько новых, весьма для меня полезных, поскольку я всегда был немного слаб в нападении. Сэра Джаспера ничто так не радовало на первых порах, как наши совместные посещения его излюбленных таверн; однако после того, как я стал свидетелем пьяной драки, во время которой были убиты двое парней, а мне пришлось перевернуть стол на трех осатаневших подонков, жаждавших моей крови, я сказал маленькому рыцарю, что с меня довольно таких развлечений. И я не очень удивился, когда ему самому наскучило подобное пустое времяпрепровождение, ибо после месяцев, проведенных под необъятными Божьими небесами, вдыхая чистый и свежий морской воздух или шагая днем и ночуя у костра под зеленым пологом тропического леса, пьяные ссоры, шум и крики, спертый воздух, винные пары и бессовестные азартные игры, царившие в тавернах, в конце концов показались и ему отвратительными.
Поистине, как утверждал Уилл Неттерби, сэр Джаспер во многом изменился, и к лучшему, чему он и сам радовался, так как был, в сущности, неплохим парнем, хоть и немного чересчур, пожалуй, увлекался подогретым хересом с пряностями.
Но когда я вспоминаю о тех днях, мои мысли возвращаются не к пышным приемам и веселым сценам при дворе, не к достопримечательностям Лондона, но к тем тихим вечерам, когда я спешил на улицу Марии Магдалины на свидание с моей любовью. Множество воспоминаний о старом саде приходят ко мне, когда я слежу за тонкой голубоватой струйкой дыма, поднимающейся из чубука моей трубки, и я вновь слышу веселый смех Марджори и вижу вновь ее солнечную улыбку. Я вспоминаю, как ветер играл ее каштановыми локонами, которые ничто не могло удержать в порядке, и как мы сидели вдвоем и говорили, говорили целыми часами, пока ворчливый, но сердечный голос старого джентльмена не звал нас на ужин и вечернюю молитву. Я с удивлением обнаружил, что практически не знал Марджори до сих пор и что печаль и грусть в значительной степени изменили ее; будучи достаточно веселой и жизнерадостной, она временами неожиданно впадала в тихую задумчивость, молча глядя далеким, отсутствующим взором на широкую речную гладь, и я не знаю, какой она мне нравилась больше, потому что если ее смех и шалости радовали меня, то молчаливая печаль очень гармонировала с моим душевным настроем, поскольку некоторые вещи я не мог забыть, а некоторые далекие приглушенные голоса не в силах был перестать слышать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120