— заорал верзила. — Убери прочь свою булавку! А вы, два дурака, — обернулся он к Ханиману и Кроуфорду, — не могли уладить свое дельце без шума? Да ты никак глухой, — обратился он ко мне, видя, что я не обращаю на него внимания. — Убери шпагу, кому сказал!
— Ради Бога! — воскликнул Кроуфорд. — Не подходи к нему! Это вурдалак с того света!
В ответ здоровяк замахнулся дубиной и готов был броситься на меня, когда Ханиман схватил его за руку и что-то прошептал ему на ухо.
— Пусть будет так, — проворчал верзила, судя по всему, хозяин притона. — Но смотри, не испорти также и это дело!
— Положись на меня, — уверенно сказал Ханиман и шагнул ко мне с обнаженной шпагой в руке.
— Итак, — осклабился он, — нам, похоже, выпала судьба встретиться снова, мастер Клефан; но вот что я тебе скажу: на сей раз расстанемся мы не так, как прежде!
Я не ответил ему ни слова, но, как только он стал в позицию, яростно атаковал его, ранив в руку, ибо понимал, что если не справлюсь с ним в ближайшие секунды, то мне будет конец. Спустя мгновение я ранил его вторично, но тут остальные два, опасаясь, как бы я не вышел победителем, набросились на меня. Верзила с дубиной налетел справа, а Кроуфорд — слева, и я приготовился подороже продать свою жизнь, потому что, конечно же, не надеялся одолеть сразу троих. Отведя шпагу назад, когда здоровяк замахнулся на меня дубиной, я прыгнул вперед, нырнул под его поднятую руку и с налета вонзил ему клинок в подреберье. В ту же секунду Ханиман метнулся ко мне: я почувствовал острую боль, словно докрасна раскаленная спица прожгла мне грудь с правой стороны, и понял, что серьезно ранен. Но в то время я был поистине невменяем: не обращая внимания на боль, я выдернул шпагу из тела верзилы, который с тяжелым стуком грохнулся навзничь, и с гневным возгласом повернулся к Ханиману.
Испуганный моим решительным видом и, несомненно, выражением моего лица, Кроуфорд бросился бежать и выпрыгнул в окно, а Ханиман, считавший меня уже мертвецом, попятился назад с отчаянием в глазах и сдавленным криком, застрявшим у него в горле. Я настиг его и вонзил в него шпагу по самую рукоять; он рухнул безжизненной массой на пол, а я остался стоять один посреди комнаты, глядя на двух человек, которых я убил. Но тут я услыхал, как дверь за моей спиной отворилась, и, обернувшись, увидел Марджори, появившуюся на пороге. Я не произнес ни слова, потому что не мог говорить, так как в груди у меня хрипело и клокотало и я чувствовал, как горячая волна поднимается к горлу, грозя затопить меня.
— Так-так, сударь, — услышал я ее голос, — вы поистине галантный кавалер и верный рыцарь, однако во всем виноваты вы, поскольку…
Больше я ничего не слышал, ибо горячая волна поднялась уже к самому моему рту, мешая дышать: меня охватили дурманящая слабость и головокружение, глаза заволокло розовым туманом… Я закашлялся, и кровь алыми струйками начала просачиваться сквозь мои стиснутые зубы, стекая по подбородку. Я едва стоял, раскачиваясь на нетвердых ногах как пьяный, и тут я увидел страх — дикий, беспредельный ужас, вспыхнувший в глазах госпожи Марджори; в следующее мгновение я рухнул ничком на залитый кровью пол, прямо к ее ногам…
Рассказывать осталось немного, и все же, будь у меня время, я с удовольствием задержался бы на тех событиях, которые сопутствовали моему возвращению к жизни. Меня буквально вырвали из цепких лап смерти, и весна уже была в самом разгаре, прежде чем я смог снова встать на ноги, а к тому времени, когда я вернулся в Керктаун, боярышник уже стоял в полном цвету и древесные почки набухали и трескались, превращаясь в крохотные зеленые листочки. Саймон рассказал мне об этом, Саймон, мой верный спутник, вновь оказавшийся рядом со мной в нужную минуту, Саймон, лишь один-единственный раз опоздавший прийти мне на помощь.
После того как я оставил его в Плимуте, он долго не мог успокоиться, предчувствуя недоброе, и вскоре, убедившись в истинном характере девицы Розы Трегартен, поспешил последовать за мной. И хорошо сделал, потому что, почти нагнав меня в Гилфорде, он не стал там задерживаться, но, наткнувшись на постоялый двор у лондонской дороги, обнаружил в нем Марджори, сидевшую на окровавленном полу в компании двух мертвецов, держа на коленях, как показалось Саймону с первого взгляда, голову третьего, которым был я. После этого я целый месяц отчаянно боролся за свою жизнь, постоянно ощущая рядом с собой присутствие любящего существа, безотказно исполнявшего все мои желания. И может быть, нам повезло, что в то время нас не оказалось в Лондоне, так как королева после казни Марии Стюарт обрастала свой гнев на сановников и министров, подтолкнувших ее на этот шаг, и весь двор пребывал в панике и смятении.
Как я уже говорил, жизнь постепенно возвращалась ко мне, и вскоре я узнал, как Кроуфорд, по поручению Ханимана, с помощью поддельного письма, якобы написанного мной, заманил в ловушку мою бесценную госпожу Марджори, но, когда я попросил у нее прощения за то, что насмеялся над ее страхами и опасениями, она и слышать ничего не захотела и только весело рассмеялась, хотя в глазах у нее стояли слезы.
— Нет-нет, Джереми, — сказала она, — хоть ты частенько не понимал меня и во многом ошибался, то насколько же я была неправа, когда упрекала тебя, раненого, едва живого, в ту страшную ночь. Мы оба получили хороший урок, и давай сделаем из него правильный вывод, поблагодарив Бога за то, что Он был милостив к нам!
— Аминь, — очень серьезно сказал я, почтительно снимая шляпу.
Таким образом, мы оба вернулись в Файф; старый джентльмен и Саймон составили нам компанию, а также и сэр Джаспер, ибо маленькому рыцарю опять пришлось поспешно покинуть двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120