Но это состояние было разрушено словами Лавинии. После того как мать ушла из ее комнаты, Лорна присела на кровать, устремив взгляд на раскрытые шторы. Она была слишком расстроена, чтобы встать и закрыть их или чтобы зажечь лампу. И она сидела в темноте, вспоминая слова матери о тех несчастьях, которые обрушатся на всю их семью, если она убежит с Пенсом. Неужели это правда? Неужели бывшие друзья навсегда отвернутся от нее? Неужели ее позор падет и на сестер? Неужели подруги матери будут перешептываться за ее спиной, а деловые партнеры отца станут избегать его? Неужели она сама лишится дружбы Фебы? Неужели ее ребенка всю жизнь будут называть ублюдком?
Лорна снова и снова задумывалась над словами «внебрачная связь». Никогда раньше она так не называла все то чудесное, что было у них с Пенсом. Она считала это волшебным проявлением любви, которую они испытывали друг к другу, торжеством этой любви.
Однако Лавиния считала, что это низко и грязно.
Позор.
Время шло, а Лорна так и сидела у себя одна, подавленная мрачными мыслями. Ужин ей не принесли, никто из семьи даже близко не подошел к ее комнате. Пианино внизу молчало. После ухода Пенса воцарилась тишина, а атмосфера в доме наполнилась тайными перешептываниями за закрытыми дверями. В конце концов Лорна легла на кровать и лежала с открытыми глазами, поджав колени и даже не подложив под голову подушку. Время от времени она дремала, просыпалась в страхе, снова засыпала, а потом все-таки разделась и забралась под одеяло.
Проснулась Лорна около восьми утра от стука в дверь.
— Ваш завтрак, мисс.
Горничная поставила поднос и удалилась. Свет пробивался в комнату Лорны через окно, выходившее на запад, от чего утро казалось еще мрачнее, из камина тянуло холодом, пахло углем. Лорна лежала на спине, прижав ладони ко лбу, и думала, где сейчас Йенс, что он будет делать теперь, когда Гидеон уволил его, попытается ли снова попасть в дом, чтобы увидеть ее, напишет ли ей, провел ли он ночь в таких же мучениях, как и она.
Было ли ему так же стыдно, как ей?
Лорна взяла поднос с завтраком, но есть ничего не стала, а только выпила чашку чая и стакан темно-бордового сока, от чего началось слюновыделение и во рту появился неприятный привкус.
Она развела огонь в камине и смотрела на него, рисуя лицо Пенса. Так, сидя за столом, она и уснула на альбоме, уронив голову на руки, но раздавшийся внизу стук хлопнувшей двери разбудил ее. С улицы послышалось ржание лошадей. Незадолго до полудня дверь в спальню Лорны отворилась без стука, и в комнату прошмыгнула тетя Агнес. Она направилась прямо к столу и молча обняла Лорну, обхватив ее голову двумя руками, словно охапку полотенец, снятых с бельевой веревки.
От платья тетушки исходил затхлый запах розовой пудры, который всегда ассоциировался у Лорны с одиночеством. Голова ее покоилась на груди тети Агнес. Лорна старалась не расплакаться.
— Мама сказала, что мне не разрешается ни с кем разговаривать.
— Вполне в духе Лавинии, Она может быть ужасно деспотичной, нь прилагая для этого особых усилий. Извини меня, Лорна, но я знаю ее гораздо дольше, чем ты, поэтому, думаю, заслужила право высказать свое мнение. Ты можешь любить ее, но никогда, никогда не восхищайся ею!
Лорна робко улыбнулась и подняла голову.
— Что теперь будет?
— Не знаю, но что-то затевается. Твои родители, конечно, не посвятят меня в это, но я лучше всех в этой семье умею подслушивать через замочные скважины, так что, поверь мне, я подслушаю.
Обычно легкая дрожь в голосе тети Агнес сегодня слышалась более явно.
— Спасибо тебе, что играла вчера вечером на пианино во время нашего разговора в библиотеке.
— Ох, дитя мое… — Агнес погладила племянницу по волосам. Их растрепанный вид придавал лицу Лорны еще более печальное выражение, что еще больше наполнило горечью сердце старой женщины. — Он приходил просить твоей руки, да? — В ответ на вопрос тети в карих, страдающих от безнадежной любви глазах Лорны появились две крупные слезинки. — А эти безжалостные ханжи выгнали его, — сердито продолжала тетя Агнес. — Но клянусь памятью капитана Дирсли, я надеюсь, что и они будут так же страдать, как заставляют страдать тебя. Да какое они имеют право? Ладно, оставим права. Как человек может называть себя христианином, если он выгоняет из дома отца своего внука?.
Лорна снова прильнула к тете, обняв руками ее худенькое тело. Так хорошо было слышать ее, высказывающую те же самые мысли, которые самой ем приходили в голову всю ночь. В эти молчаливые минуты в объятиях тети Агнес Лорна подумала о том, как жаль, что у нее нет подобного взаимопонимания с матерью. Ведь в объятиях именно Лавинии она должна была поведать свои самые сокровенные тайны, рассказать о своей любви к Йенсу, о том, что ждет от него ребенка, об их планах на будущее. Но Лавиния никогда не раскрывала для нее своих объятий, и грудь ее не была такой мягкой и успокаивающей, как грудь тети Агнес.
— Сегодня утром я говорила с твоей матерью, — сообщила Агнес. — Заявила ей, что знаю, в каком ты оказалась положении, и спросила, что она собирается делать. Но она ответила, что это не мое дело, и посоветовала держать язык за зубами, так что боюсь, дорогая, они мне ничего не скажут. Буду изредка забегать проведать тебя, вот все, что я могу сделать.
— Тетя Агнес, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, мое сердце, ты так похожа на меня, когда я была в твоем возрасте.
— Спасибо, что пришла. Ты даже сама не знаешь, как помогла мне.
Агнес отступила на шаг и улыбнулась.
— Он отличный молодой человек, этот твой симпатичный норвежец. Что-то в его плечах и подбородке напоминает мне моего прекрасного напитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130