Однако я вся дрожала, когда он снял меня с лошади.
Я смотрела на его палатку и думала, что мне было бы легче войти в ад, чем остаться наедине со Стоктоном. Он нетерпеливо подтолкнул меня, и я вошла внутрь на ослабевших ногах. Когда же он вошел следом за мной и закрыл дверь палатки, я поняла, что кричи – не кричи, все равно никто не придет мне на помощь. Этот человек имел надо мной безграничную власть и мог делать со мной что угодно, не боясь неприятных для себя последствий.
Я судорожно вздохнула, когда он развернул меня лицом к себе, и похолодела, потому что оправдывались мои худшие предположения.
– Похоже, мы проведем эту ночку вместе, – хмыкнул Стоктон, – так что располагайся на том топчане и чувствуй себя как дома.
– Н…нет. Спасибо, – пролепетала я. – Лучше я посижу.
Стоктон был мне омерзителен.
– Делай, как тебе говорят, индейская сука! – рявкнул он и два раза ударил меня по лицу.
Испугавшись, как бы он не принялся избивать меня всерьез и не повредил малышу, я подчинилась и, скрипнув пружинами, села на тонкий матрас.
Я не сделала ни одного движения, когда он принялся привязывать меня за руки и за ноги к кровати. Отрешившись от всего на свете, я лежала покорная и холодная, пока он целовал мне лицо и шею. Потом он принялся мять мои груди, пока мне не стало по-настоящему больно, и, кривя в усмешке мокрый рот, как кошка, играющая с мышью, полез мне под юбку. У него были большие руки, покрытые жесткой шерстью, с обломанными и грязными ногтями, и меня всю передернуло, когда я почувствовала, что он лезет мне между ног…
Теперь он тяжело дышал. Лицо у него стало багровым, а желтые глаза загорелись огнем, когда он сорвал с себя рубашку и стал расстегивать ремень. Голый, он был еще отвратительнее. Обвисший живот, дряблая белая кожа, черные волосы на груди. На мгновение я вспомнила великолепное мускулистое тело Тени… Только на мгновение, потому что больше у меня не было времени для воспоминаний. Остался только страх, да еще отвращение, когда Стоктон улегся на меня, обдавая своим кислым дыханием, и зашептал на ухо всякие непристойности. Связанная по рукам и ногам, я не могла сопротивляться и лишь молилась, чтобы он побыстрее кончил свое грязное дело и оставил меня в покое.
Едва он попытался войти в меня, как я почувствовала режущую боль и прикусила губу, не желая кричать, тем не менее прикосновение его грязных рук, раздвигавших мне ноги, и его мужской плоти, насильно проторяющей себе путь в мое тело, было настолько омерзительным, что я не выдержала и вся сотряслась в безудержном приступе рвоты.
Стоктон выругался и принялся бить меня по лицу. Он бил меня, пока я не перестала чувствовать удары, и продолжал бить, когда за его спиной неожиданно появился мужчина и оторвал его от меня.
Это был Тень.
Лицо у Стоктона стало белым, как рыбий живот, стоило ему увидеть холодные черные глаза Тени и длинный нож у него в руке. Округлив от страха глаза, он хотел было закричать, но изо рта у него вырвался лишь тихий стон, а потом Тень бросился на него и бил его ножом до тех пор, пока от него не осталась лишь окровавленная бесчувственная туша.
Руки у Тени были все в крови, словно он испачкался в красной краске, и он тяжело дышал, как будто ему пришлось долго бежать, а в глазах у него горели адские угольки, когда он смотрел на то, что еще несколько мгновений назад было живым человеком.
Почувствовав на себе мой взгляд, Тень поднял голову, и, словно по волшебству, исчез разъяренный убийца и на его месте появился любимый мною мужчина. Тень набрал полную грудь воздуха и, постояв так несколько секунд, медленно выдохнул его. Я было хотела с ним заговорить, но он жестом приказал мне молчать, а потом, вытерев окровавленные руки о простыню, разрезал на мне веревки.
Тень проложил путь ко мне, проделав дыру в задней стенке палатки, и обратно мы двинулись той же дорогой. Меня передернуло, когда я увидела Боевого Коня и Облако с перерезанными от уха до уха шеями.
Потом мы долго бежали, а когда я устала бежать, Тень нес меня на руках до того места, где он оставил своего верного коня. Красный Ветер помчал нас прочь, и мы встретились с остальными воинами в ущелье далеко от лагеря белых солдат.
Бегущий Теленок с улыбкой передал мне поводья Солнышка.
– Добро пожаловать домой, Анна, – весело проговорил он и повернулся к Тени, выжидательно блестя глазами. – Сколько?
– Трое, – коротко ответил Тень.
Апач широко улыбнулся.
– Энджух! Кат-ра-ра ата ун Иннас юдастсин! В более или менее точном переводе это значит – проклятие на всех бледнолицых ублюдков!
В ноябре зарядил дождь. Он шел себе и шел, пока у лошадей не стали разъезжаться ноги в непролазной грязи. Гром грохотал так, что сотрясалась земля, а молнии, словно огненные копья, летали по небу. Ветер дул, не переставая, и его тихий печальный голос был похож на плач тоскующей индианки. А иногда он визжал так, будто чья-то душа не выдерживала адских пыток. Еще у ветра были зубы, которыми он, как острыми ножами, вгрызался в нашу одежду, и мы вечно ходили замерзшие и промокшие. И голодные. Мне и раньше приходилось голодать, но так, как в этот раз, никогда. Однажды один человек, живший в горах, сказал, что настоящий голод знает только тот, кто готов съесть лошадь вместе со шкурой. Теперь я была готова съесть лошадь вместе с копытами.
Я знала, что воинам так же холодно и голодно, как мне, но они не жаловались.
– Зато мы свободные люди, – заметил как-то особенно противным вечером Бегущий Теленок, выразив тем самым чувства всех остальных воинов.
Однако я не могла понять, почему жизнь в резервации хуже беспрестанного хлюпанья по грязи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87