Рано утром они много спорили, как им поделить вещи Тени.
– Военные трофеи, – смеялись они.
Я, правда, не находила в этом ничего смешного.
Ружье Тени досталось молодому солдату, у которого все лицо было покрыто веснушками, а нож – сержанту со впалыми щеками. Как я ни протестовала, заветный мешочек Тени перешел в руки ветерана, который, едва взглянув на его содержимое, все вытряхнул и заполнил мешочек табаком. Я не удивилась, когда Джош решил оставить великолепный боевой головной убор Тени себе.
Красным Ветром завладел капрал Гопкинс, который как раз седлал его, а конь всеми силами выражал свое недовольство. Всегда послушный, если только рядом не было соперника, Красный Ветер отказывался подчиняться новому хозяину. Он прядал ушами, скалился, фыркал и все время переступал ногами, не желая ни секунды постоять спокойно.
Вконец разозлившись, Гопкинс позвал на помощь еще двух солдат, которые позорно бежали от копыт и зубов Красного Ветра. Минут пятнадцать Гопкинс не мог забраться в седло, а когда наконец забрался, то просидел в нем недолго.
Рожденный и воспитанный у индейцев, Красный Ветер не знал седла и узды. Ничего удивительного, что он повел себя как дикий конь, вставал на дыбы и изо всех сил старался скинуть всадника. Солдаты развлекались этим незапланированным родео. Красный Ветер заржал от боли, когда Гопкинс ткнул ему шпорами в бока, и видно было, что его переполняет ярость от этого нового унижения. Но Гопкинс его не щадил. Вскоре все бока у Красного Ветра были в крови, и он, дрожа, опустил гордую голову.
Солдаты криками приветствовали Гопкинса, поздравляя его с победой, а он улыбался им и все еще улыбался, когда Красный Ветер неожиданно встал на дыбы и сбросил его.
– Ох, черт!
Однако Гопкинс успел высвободить ноги из стремян и откатиться в сторону прежде, чем Красный Ветер рухнул на землю всей своей тяжестью.
Человек и конь одновременно вскочили на ноги. Прижав уши и оскалив зубы, Красный Ветер бросился на Гопкинса, и любой бы на его месте испугался, но Гопкинс стоял, будто врос в землю. Он вытащил револьвер и выстрелил разъяренному животному прямо в лоб. Красный Ветер упал, дернулся один раз и затих.
– Проклятый индеец! – пробормотал Гопкинс и отвернулся.
Тень бесстрастно глядел на окровавленный труп своего коня. А ведь они всегда были вместе. Где Тень, там неподалеку Красный Ветер. Я вспомнила, как Тень рассказывал мне, сколько сил и времени надо потратить, чтобы воспитать настоящего боевого коня, и словно вновь видела гордость и любовь в его глазах, как тогда, когда он рассказывал мне о своем чудесном спасении благодаря Красному Ветру. Это случилось в бою, и он был ранен, поэтому не мог ничего приказать коню.
На лице у Тени ничего нельзя было прочитать, но я то знала, что творится у него в душе, и, будь у него развязаны руки, не жить капралу Гопкинсу, с которого он не сводил глаз. Даже у меня мороз пробежал по коже, когда я заметила, как Тень сверкнул глазами, стоило капралу Гопкинсу повернуться к нему спиной, чтобы оседлать другого коня.
Дорога до форта оказалась долгой и трудной. Джошуа не отходил от меня, озабоченный моим состоянием. Без меня они бы гораздо быстрее добрались до форта, но Джош приказывал устраивать привал каждый раз, когда ему казалось, что мне становится хуже, и я была ему благодарна, потому что очень уставала. Джош заботился, чтобы я не мерзла ночами, самолично перетаскивая мою постель поближе к костру, заставлял меня есть горячее, потому что у меня совсем пропал аппетит.
Наступило Рождество. Солдаты пели гимны, а я тихо плакала, представляя, как Мария рожала своего сына на соломе и как мой собственный сын мерзнет сейчас в холодной могиле. Я готова была отдать все, лишь бы один раз подержать на руках ребенка, которого ни разу не видела. Иногда я даже сомневалась, что вообще рожала. Почему бы мне не придумать это… Может быть, мне приснилось… И сейчас я тоже сплю и мне снится… Нет, это был не сон, потому что груди у меня болели от прибывавшего молока и вся куртка была залита им.
Часто бывало, что Джошуа говорил со мной, а я его не слышала. Мой ребенок умер, а мужчину, которого я любила больше жизни, ожидает виселица. Мой мир разлетелся вдребезги, а Джошуа мог говорить лишь о своих планах на будущее для себя или для нас обоих. Я не понимала, почему он такой бесчувственный. Неужели он в самом деле не понимал, что я не в силах думать о нашем с ним будущем, когда Тень еще полон жизни…
Тень. У меня постоянно болело за него сердце. Руки у него все время были туго связаны за спиной, и Гопкинс развязывал их только два раза в день, чтобы он мог отправить естественные надобности. Все остальное время он был связан и под строжайшим надзором. Я не сомневалась, что руки у него болят, но по его лицу ничего не было заметно. Голову он всегда держал высоко, когда ехал между Гопкинсом и Коротышкой Барнсом, у которого было на редкость отталкивающее лицо.
Чтобы быть совершенно уверенным в невозможности для Тени сделать даже попытку сбежать, Гопкинс надевал ему на шею петлю из веревки, другой конец которой привязывал к своему седлу. Капрал не упускал случая посмеяться над Тенью.
– Как тебе веревочка, краснокожий? – спрашивал он, время от времени дергая за нее. – Тебя высоко повесят, когда мы доберемся до форта. Скажу тебе, я много видел повешенных краснокожих. Хорошо они пляшут наверху, должен заметить, сэр. Такое зрелище еще поискать. Иногда хребет сразу не ломается, ну и он выделывает трюки. Потеха! – Гопкинс криво усмехнулся. – С тобой то же будет, индеец, если мне позволят затянуть у тебя на шее петлю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87