Наверное, даже если бы солдаты знали о том, что я белая, они бы все равно стреляли в меня, потому что я по собственной воле ушла жить с индейцами. Это была единственная здравая мысль, посетившая меня в то время.
Как всегда, Тень знал, о чем я думаю, и как-то поздно ночью спросил, не хочу ли я вернуться к моему народу.
– Ну нет. Я хочу быть тут. С тобой.
– Ты уверена?
Несколько минут его черные глаза неотрывно, смотрели в мои, и я читала в их глубине неизбывную любовь и заботу о моем благополучии. Я знала, что стоит мне сказать «да», и он отвезет меня к ближайшему поселку бледнолицых, а там, рискуя собственной жизнью, будет ждать, как меня примут мои соплеменники.
– Ты уверена? – повторил он свой вопрос, потому что я не ответила. – На этот раз нам не победить солдат. Они будут преследовать нас, пока мы все не погибнем или не сдадимся.
Я знала, что он прав, и на секунду, оглядев вигвам с его скудным убранством, пожелала цивилизованной жизни. Мне вдруг ужасно захотелось поговорить по-английски и увидеть белое лицо. Мне захотелось побыть в окружении своих соплеменников и насладиться удобствами, неизвестными индейцам.
У меня вдруг потекли слюнки, потому что я вспомнила о шоколаде, о холодном молоке и о кофе. А какое счастье полежать в горячей ванной или поспать на кровати с настоящими простынями, поесть за столом и надеть платье, сшитое не из кожи.
Тень не сводил с меня глаз, и когда я прямо посмотрела ему в глаза, у меня уже не было сомнений. Тень был моей жизнью. Только его присутствие рядом имело для меня значение. Так было, есть и будет.
– Я хочу остаться с тобой, – сказала я.
– Будем надеяться, что ты об этом не пожалеешь, – с нежностью проговорил он, принимая меня в свои объятия.
Он был таким ласковым в ту ночь! Осторожно, словно я была драгоценным хрусталем, он касался моих грудей и бедер. Его поцелуи были легкими, как прикосновения бабочек.
Я обрадовалась, когда наконец пришла зима. По ночам температура падала. В небесах гремел гром и сверкали молнии, освещая черное небо. Черные тучи закрывали солнце днем и луну ночью. Дожди шли, не переставая, превращая богатую черную землю в непролазную грязь. Реки разлились и бурлили, покрываясь белым инеем. В горах гудел ветер, спускавшийся на равнину, чтобы сорвать с деревьев последние листочки. Наконец выпал снег. Пришлось армейским патрулям подумать о защите своих фортов в преддверии плохой погоды.
Зима была долгой. Мы с Тенью проводили холодные дни и безрадостные ночи под бизоньими шкурами, сознавая, что солдаты с еще большей яростью начнут преследование, когда сойдет снег и дороги станут проходимыми.
В том году зима была не только долгой, но и очень трудной. Когда мы бежали от солдат, многие побросали шкуры, одежду, посуду, и теперь им не хватало не только самого необходимого из вещей, но даже вигвамов. Люди делились всем, чем могли, но скоро и делиться стало нечем.
Охотиться тоже было почти невозможно, и в деревне перестали лаять собаки. День ото дня меньше становилось лошадей, потому что более слабые животные гибли от холода и голода или их убивали на мясо.
Больше всего, как всегда, страдали самые старые и самые маленькие. Каждый день на небеса отправлялась новая душа на вечный отдых. Скоро умерших было больше, чем оставшихся в живых, а помостов больше, чем вигвамов.
Умерла и Утренняя Заря. Я плакала, когда ее отец положил маленькое тельце на сооруженный им помост. Любимая кукла девочки лежала рядом. В ногах был положен мешочек с едой и другими необходимыми вещами, чтобы она ни в чем не испытывала недостатка, пока не доберется до небесных людей.
Зарезали жеребенка и положили его рядом с помостом, чтобы она с удобствами добралась до дома своих предков. Не забыли и о воде. Девочка ни в коем случае не должна была мучиться жаждой на своем последнем пути. Мать и другие родственники долго оплакивали Утреннюю Зарю, и ветер разносил по окрестностям их вопли.
Мне было одиноко. Наш вигвам без веселого смеха Утренней Зари вдруг опустел, а я никак не могла привыкнуть к тому, что она умерла, и все время обращалась к ней с каким-нибудь вопросом.
Тень с другими воинами уходил все дальше и дальше в поисках дичи. В тот день, когда они принесли в деревню молодую олениху, я увидела, как женщины и дети плачут от радости. Вечером мы легли спать сытыми.
Однако один олень для деревни – это немного, и скоро голод вновь воцарился в наших вигвамах. Черный Филин начал поговаривать о резервации, когда весна пригрела землю. Олениха, так и не оправившаяся после выкидыша, серьезно заболела, и лечить ее было некому, потому что Лось Мечтатель тоже умер. Наверное, белый доктор мог бы ей помочь.
Тень не спорил с отцом. Воинственный дух покинул шайенов. Люди умирали каждый день. Дети голодали, а взрослые устали бороться за существование. Наверное, резервация была не худшим выходом из создавшегося положения, поэтому, когда в деревню явились два солдата, обещая еду и кров, если Черный Филин не будет воевать, он согласился.
– Может быть, на сей раз бледнолицые сдержат свое слово, – не очень убежденно произнес он. – Если же нет, хуже все равно не будет.
– Отец, ты перестанешь быть свободным, – с горечью сказал Тень. – Разве это не хуже?
– Я устал бегать от них, – ответил ему Черный Филин. – Я устал от войны. Наш народ должен подчиниться или погибнуть.
– Ты ли это говоришь, отец, – печально прошептал Тень. – Наверное, мы больше не увидимся.
– Пойдем с нами, – попросил его Черный Филин. – Ты не можешь один воевать с бледнолицыми.
Тень горько рассмеялся:
– Я не такой дурак. Но я не отдам им свою свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87