Откуда только взялась эта самая лже-Мадленка (тут лже-Михал яростно закашлялся), совершенно непонятно.
— Он известит вас, когда вы сможете увидеть князя Доминика, — подал голос верный Дезидерий.
Мадленка решилась.
— Хороший ты человек, Дезидерий, и хозяин твой тоже (Дезидерий согласно наклонил голову), дай ему Бог здоровья и всяческого благополучия, и тебе тоже. Но, наверное, после того, что произошло с матерью Евлалией, и вся эта суматоха, и вот та девушка… Как бишь ее?
— Магдалена Соболевская, — подсказал хлопец услужливо.
— Вот-вот, — поддакнула. Мадленка, дернув щекой, — и эти крестоносцы, которые бесчинствуют, презирая христиан… — Тут Мадленка икнула и прикрыла рот ладонью. — А что произошло все-таки? — спросила она внезапно с преувеличенным любопытством, снижая голос до шепота. — Что, богатство настоятельница с собой везла огромное? Садись, Де-шдерий, да расскажи мне, а то я, признаться, ничегошеньки не понял.
В глазах Дезидерия мелькнуло уважение. «Этот, хоть и с князем, говорят, запанибрата, перед нашим братом не ломается, не чинится», — подумал он и, не заставляя долго себя упрашивать, сел на предложенное место.
Мадленке пришлось вторично выслушать хвалу матери Евлалии, ее благочестию и святости. По слонам Дезидерия, на обратном пути настоятельница обещала заглянуть в замок, чтобы проведать князя Августа, своего крестного сына. Впрочем, никому не было точно известно, когда именно настоятельница должна прибыть, поэтому никто особенно и не беспокоился. Вечером одиннадцатого числа в замок мнился некто Яромир, которого настоятельница послала вперед, собираясь в дорогу. Яромир заготовил па постоялом дворе все для ночлега, но настоятельница так и не появилась. Десятого числа она должна была выехать из Каменок, имения Соболевских, и Яромир, боясь, не случилось ли чего, сел на татарского коня и поскакал кратчайшей дорогой в Каменки. Там ему стало известно, что настоятельница давно уехала, но сын Соболевских, сопровождавший часть дороги свою сестру, которая должна была вступить в монастырь, все еще не вернулся, и родители ужасно волновались. (Мадленка закусила губу.) Яромир напоил и накормил в Каменках коня, после чего во весь опор помчался в замок и дал знать князю, что происходит нечто неладное. Князь Доминик заволновался, — настоятельница была близкой подругой его матери, и он хорошо знал и глубоко почитал ее.
Вчера он послал в разные стороны разъезды с приказом известить его, если они что-нибудь обнаружат. Разъезды обследовали все дороги, но никого не нашли, а ближе к ночи в замке появилась рыдающая девушка, назвавшаяся Мадленкой Соболевской. Оказалось, что в лесу на их караван напали крестоносцы, всех перебили, лошадей и волов увели (Мадленка почувствовала, как у нее пересохло в горле), а все, что дали Мадленке с собой родители, забрали и скрылись.
Дело совершенно ясное, только вот доказать вину вероломных немцев будет трудно — они, поди, уже далеко, и не догонишь их. Князь тем не менее отечески отнесся к бедной потерпевшей, обезумевшей от горя (Мадленка тяжело засопела носом), и дал ей приют, хотя мог бы не делать этого. Ведь как-никак ее отец в свое время отказался от присяги князю Доминику, не признавая его более своим господином и повелителем, и присягнул на верность непосредственно самому королю Владиславу, а ведь именно отец нынешнего князя даровал Каменки отцу пана Соболевского за его заслуги. (Мадленка открыла рот, но тотчас закрыла его. Почему-то ей всегда казалось, что Каменки принадлежали их семье вечно, а тут, поди ж ты, разыгралась такая драма.) Это неповиновение произошло еще в малолетство князя Доминика, прибавил всезнающий Дезидерий, когда многие шляхтичи и поблагородней Соболевских начали, пользуясь юностью князя, поднимать голову и заявлять о своих правах. Хорошо, что княгиня Эльжбета, мудрая женщина, не потакала этим проходимцам и твердой рукой осуществляла регентство, не то Бог знает, что могло бы произойти.
Теперь Мадленка поняла, отчего имя князей Диковских всегда упоминалось в их доме с легким оттенком пренебрежения. Мол, князья и князья, а мы, Соболевские, сами по себе и своей судьбы хозяева. Чудно все-таки устроены люди, размышляла Мадленка. Ведь князь Доминик — вассал короля, и разве не все равно, королю присягать или ему самому? Но по всему выходило, что нет.
— И что же теперь будет? — спросила Мадленка, когда Дезидерий закончил свой рассказ.
Дезидерий потупился. Юнец не заносился, не важничал и в нем, бедном шляхтиче, признавал старшего, а это, как ни крути, было чертовски приятно. Поколебавшись, верный слуга неохотно молвил:
— А что будет? Я так думаю, ничего не будет. — Он придвинулся к Мадленке и зашептал ей в ухо: — Немцы — они сильные, и ничего с этим не поделаешь. Ну, побили их при Грюнвальде, а Мальборк как стоял, так и стоит. Так что ничего им за их вероломство не будет, и никто даже не посмотрит, что убита двоюродная сестра покойной королевы.
Что ничего не будет, это точно, подумала Мадленка. Потому что не их рук это дело. Если уж кому-то понадобилось вводить в игру (а в том, что кто-то ведет тонкую и чрезвычайно нечистоплотную игру, Мадленка более не сомневалась) самозваную Магдалену Соболевскую, рискуя, что ее разоблачат, это значит… значит… Эх, знать бы наверняка, что все это значит. Ясно только одно: крестоносцы здесь ни при чем, а вот юный Август, похоже, очень даже при чем, но никто, кроме Мадленки, об этом даже не подозревает.
— Вот что, Дезидерий, — сказала она, придав своему лицу выражение брата Михала, когда он изображал из себя взрослого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106