кузнец, каких мало. И стрелы-то у него не простые, а такие, что с двадцати шагов доспехи насквозь бьют.
Мадленка побледнела, наморщила нос. «И человека тоже», — не удержавшись, подумала она.
— Что ж, дело хорошее, — степенно заметила она на слова Дезидерия.
Они пересекли двор, прошли череду полутемных зал, где толкалось множество самого разнообразного люда, поднялись по лестнице и оказались на женской половине замка, где сновали ловкие, уверенные, сдобные горничные и тонко пахло какими-то восточными благовониями. Мадленка чихнула.
У дверей им встретилась довольно молодая еще — лет двадцати четырех — дама в безвкусном платье из желтой парчи.
— А, привел, — протянула она и, взяв Мадленку за подбородок, развернула ее лицо к свету. — Экий заморыш! — весело воскликнула она. — Как птенец ощипанный.
— На себя лучше погляди, сударыня, — огрызнулась Мадленка, которой такое обращение очень не понравилось.
Дама тяжело задышала и покрылась свекольными пятнами.
— Что? — просипела она, разом утратив голос. — Да как ты смеешь, невежа!
— Я — шляхтич, — отрезала Мадленка, — и, слава богу, могу отличить благолепную внешность от образины, которую ныне имею несчастье лицезреть.
Дезидерий со смущенным видом кашлянул в кулак. У дамы же, теперь и вовсе малиновой, было в точности такое выражение лица, какое покойный дед Мадленки имел обыкновение называть «адским».
— Мария! — донесся из покоев ленивый голос. — Что там?
Дама повернулась к двери и тихим от бешенства голосом выдавила из себя несколько слов по-литовски, которые Мадленка не поняла, ибо вовсе не знала этого языка. Из покоев донесся серебристый смех.
— Все равно, веди его сюда, — велел голос. И Мадленка, не дожидаясь приглашения, шагнула через порог.
Ее обдала волна жара. В небольшой комнате вовсю горел камин, дрова полыхали и весело потрескивали, и отблески яркого пламени плясали на стенах, увешанных коврами. В деревянном кресле полулежала женщина, лицо которой показалось Мадленке знакомым. Узкие руки вытянуты вдоль подлокотников, алое платье распустилось диковинным цветком, глаза полузакрыты. Ах да, — это же та самая, что давеча у князя Доминика порезалась мизерикордией, которую «Михал» предъявил в качестве трофея.
Мадленка почувствовала разочарование: мало того, что любовь князя оказалась неловка, она еще и некрасива. Лицо худое, губы тонкие, брови выщипаны в ниточку, светлые, соломенного оттенка волосы заплетены в несколько кос и уложены на затылке в сложную прическу, — словом, ничего, решительно ничего особенного. На коленях у панны Анджелики сидел, зевая, какой-то диковинный пепельно-сизый зверек навроде ласки, лобастый, с хмурой мордочкой и черной точечкой на самом кончике хвоста.
Завидев незнакомца, зверек вскочил и насторожился. Глаза панны Анджелики медленно отворились, так же медленно скользнули по Мадленке, и последняя окончательно уверилась в том, кого ей напоминает литвинка. «Похожа на вялую рыбу», — неприязненно подумала Мадленка.
— А, это ты, мальчик, — протянула Анджелика. — Подойди ближе.
Мадленка спохватилась, что не приветствовала знатную даму, как должно, неловко сняла шапку и отвесила запоздалый поклон. Зверек яростно фыркнул. Левая рука литвинки — та, что не была перевязана — соскользнула с подлокотника, и длинные, острые пальцы стали чесать у зверька за ушком.
— Так, так, — сказала литвинка после томительной паузы, во время которой она пристально разглядывала рыжего мальчика. — Значит, ты — Михал?
— Да, ваша милость.
— Хорошо. Садись.
Мадленка села. Из-за занавеси, за которой, очевидно, скрывались внутренние покои, выглянула вторая служанка — помоложе, чем зануда в желтом, и посимпатичнее. Она вполголоса осведомилась у госпожи о чем-то по-литовски, получила короткий ответ и исчезла.
— Это правда, что ты сказал Марии? — спросила Анджелика.
— О чем? — удивилась Мадленка.
— Что она… э… не слишком хороша собой. Это правда?
— Она сама напросилась, — заметила Мадленка, пожимая плечами. По правде говоря, в присутствии Анджелики она чувствовала себя не слишком уверенно. Может быть, дело заключалось в пытливом взоре литвинки, в ее глазах — они были черные, такие черные, что зрачок сливался с радужкой. В них поблескивали странные огоньки, и это тоже не слишком успокаивало. Речь у Анджелики была размеренная, плавная, с медлительными интонациями, и безжалостно резала слух Мадленке, привыкшей к стремительному говору своих соотечественников.
— Ты дурно воспитан, — бесстрастно заметила Анджелика. Мадленка вспыхнула, но ничего не сказала. — Откуда ты?
Мадленка немного подумала.
— Я расскажу вам, если вы обещаете, что никому не скажете об этом. Хорошо?
— Почему я не должна ничего говорить? Разве ты преступник? — склонив голову набок, лениво осведомилась Анджелика.
Мадленка и сама не понимала, почему у нее руки чешутся схватить свою собеседницу за волосы и потрепать ее с наслаждением, как кошку.
— Нет, я не преступник, — сказала Мадленка. -А что это за зверь у вас такой?
— Просто зверь, — отвечала Анджелика. — Хочешь подержать его?
— Хочу.
Мадленка взяла зверька на руки. Он был пушистый и теплый, с черными, как у Анджелики, бусинками глаз.
— Я знаю, кто это, — объявил «Михал». — Это горностай.
Панна Анджелика тихо засмеялась. Мадленка скосила на нее глаза, пытаясь понять, что тут смешного, — и в это мгновение умильный ручной зверек лениво повернул голову и что было сил вцепился зубами в ее руку.
Боль была такая, что Мадленка взвыла, а на глазах у нее выступили слезы. Панна Анджелика, закинув голову, хохотала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106