нельзя доверять крестоносцам, — заявила Мадленка. — Вот твоя лошадь.
Рыцарь повернулся, оперся о валун и сел. Лицо его было очень бледно, пот градом катился по лбу.
— И ты меня отпустишь? — недоверчиво спросил он. — Просто так?
— А почто ты мне дался? — довольно вежливо спросила Мадленка.
— Может быть, однажды ты пожалеешь об этом, — заметил рыцарь задумчиво.
— Пф, — фыркнула Мадленка. — Не хочу тебя обижать, потому что грех обижать умирающего, но для вассала господа в тебе слишком мало смирения. — На скулах рыцаря проступили желваки. Он сглотнул слюну, но ничего не сказал. — Я же не прошу вечно поминать меня в твоих молитвах, комтур! — ехидно добавила она.
Мадленке пришлось помочь раненому подняться с земли, однако тяжелее всего оказалось для Боэмунда фон Мейссена попасть в стремя. Ему удалось сделать это только с третьей попытки, — но когда Мадленка увидела его в седле, она сразу же почувствовала облегчение. Зла на него она не держала и не видела причин, почему бы ему желать ей зла. В конце концов, она даже оставила ему лошадь, хотя ноги у нее самой дьявольски болели.
— Мое знамя, — потребовал рыцарь. — И меч. И верни мне мой кинжал.
— Ни меча, ни кинжала не получишь, — уперлась Мадленка, — сам знаешь почему. — Она подобрала хоругвь и отвязала ее от древка. — А знамя держи.
— До Торна далеко, — настаивал синеглазый, — Меня могут убить в дороге. — Он даже унизился до мольбы: — Я крестоносец, юноша, я не могу без меча.
Мадленка пожала плечами.
— Если тебя убьют, рыцарь, значит, такова твоя судьба, и, кроме того, я не думаю, что тебе при твоих ранах дадут воспользоваться мечом. Послушай лучше моего совета, сними свой никчемный белый плащ с черным крестом и надень его подкладкой кверху, никто тебя и не тронет.
Из последующих слов рыцаря, весьма энергичных, Мадленка заключила, что он очень хотел бы видеть ее там, где она желала бы оказаться в последнюю очередь. Не слушая больше крестоносца, Мадленка спрятала стрелу, подобрала сумку с остатками еды и зашагала по дороге туда, где должны были располагаться владения князя Доминика.
Мадленка не успела сделать и десяти шагов, когда услышала окрик:
— Эй!
Обернувшись, она увидела все того же раненого рыцаря, сидевшего на своей серой в яблоках лошади.
Надо признать, что на боевом скакуне он смотрелся гораздо выигрышнее, чем в луже крови на земле. Мадленке показалось даже, что он внял ее совету и перевернул плащ изнанкой кверху.
— Я же сказал, я не приемлю благодеяний! — крикнул рыцарь.
— И что это значит?
— Чтоб тебе сдохнуть от чумы! — выкрикнул синеглазый. — Знай, что если ты когда-нибудь мне попадешься, я велю повесить тебя за горло!
Замечу, что это было весьма существенное уточнение, ибо в описываемую эпоху были распространены также способы подвешивания за ноги, за волосы и даже, пардон — ну да, вы, конечно же, сообразительней меня — за половые органы.
Поскольку синеглазый успел порядком надоесть Мадленке своей мелочностью и она уже узнала от него все, что хотела знать, моя героиня ни секунды не колебалась с ответом.
— Чтоб тебе сдохнуть от проказы! — заорала она но всю силу своих легких. — Если ты мне попадешься, то я не стану даже тратить время на то, чтобы плюнуть тебе в лицо!
И, повернувшись спиной к Боэмунду фон Мейссену, пошла прочь.
Глава седьмая,
в которой приводятся весьма любопытные соображения насчет истинного и ложного богатства
Дорога становилась все шире и шире, другие дороги вливались в нее, и Мадленка, убежденная в правильности избранного ею направления, шла прямо, никуда не сворачивая. Мало-помалу стали попадаться люди; двое стариков-нищих, к которым она обратилась, подтвердили, что этот путь точно приведет ее в замок князя Доминика Диковского. Нищие, видимо, принявшие шустрого рыжего мальчишку за своего, посоветовали ему изобразить увечье или измазаться грязью, если он и впрямь хочет поживиться в замке, ибо князь, хоть и богат несметно, денег за так не подает.
Мадленка учтиво поблагодарила за ценные сведения и отправилась дальше. Отнюдь не все, кто ей повстречался, были так просты в обращении, как эти убеленные сединами, все потерявшие в набег татар кроткие старики; однажды Мадленку едва не прибили пьяные крестьяне, а другой раз какие-то бродяги попытались отнять у нее сумку с едой, но Мадленка выхватила из рукава мизерикордию и рукоятью ударила обидчика — маленького кривоногого человечка — в глаз. Бродяга взвыл, а Мадленка пустилась бежать со всех ног и с той поры на всех, кто приближался к ней, глядела исподлобья -дескать, не тронь, а то зарежу.
Когда к ней обращались с расспросами, она коротко отвечала, что ее имя — Михал и что она бежала из монастыря от жестокого обращения, что почему-то никого не удивляло. Словом, Мадленка не сомневалась, что ей удастся без особых приключений добраться до князя и поведать ему всю правду без утайки, если бы не ноги, которые невыносимо ныли. Не раз и не два она проклинала свое легкомыслие и последними словами честила крестоносца за то, что в порыве жалости отдала ему лошадь, которая могла бы ей самой пригодиться, а рыцарю теперь все равно без надобности, ибо он наверняка уже преставился от ран и лежит где-то на дороге добычей для воронья.
Что такое, в сущности, человек без лошади? Да ничто. Пешими разгуливали только нищие да убогие; у любого крестьянина, даже самого захудалого, была своя кляча, а она, Магдалена Соболевская, единственно по неразумию осталась на своих двух. А ведь как помогла бы ей эта лошадь!
«Ну да ладно, — сурово обратилась к самой себе Мадленка, — плачь не плачь, сказал палач, теперь все едино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106