Сначала у Мадленки спросили ее имя, откуда она родом и где живет, а затем епископ Флориан предложил ей рассказать свою историю, начиная с того, почему было принято решение отдать ее в монастырь святой Клары. Мадленка, ничего не утаивая, поведала, как ее мать болела и дала обет, как она выздоровела и узнала, что мать Евлалия…
— Прошу прощения, — проговорил молодой священник, сидевший по правую руку от прелата, — я должен задать вопрос. То есть было решено отдать тебя в монастырь во исполнение чужого обета, так?
Мадленке подумалось, что она и так выразилась довольно ясно, но внезапно она вспомнила наказы Боэмунда фон Мейссена и похолодела. Леший его знает, что скрывается в реальности за таким невинным вопросом.
— Да, — ответила она, ибо надо было что-то ответить.
— И ты, наверное, — вкрадчиво продолжал священник, — не чувствовала никакого призвания к монашеской жизни?
— Откуда мне знать? — удивилась Мадленка. — Я ведь еще не бывала в монастыре. Как можно иметь понятие о том, что тебе еще неизвестно?
Кое-кто из шляхтичей позволил себе улыбку. Улыбнулся даже чернокудрый князь Диковский.
— Однако ты не сказала, что возрадовалась, когда тебя решили отправить в монастырь, — не отступал допрашивающий.
— Нравится мне или не нравится, я могу сказать, только когда сама это попробую, — огрызнулась Мадленка. — Что бы вы сказали, если бы я спросила вас, по душе ли вам пришлась бы семейная жизнь?
Молодой священник густо покраснел. Тут уже заулыбались все, даже епископ Флориан.
— Можешь рассказывать дальше, дитя мое, — величаво разрешил он.
Мадленка рассказала о нападении и о том, как она обнаружила своих спутников убитыми. Вмешался Флориан.
— То есть ты не видела нападающих?
— Видела, но слишком мало времени. Лошадь Михала вздыбилась, грудью толкнула меня, и я упала в овраг.
Ты никого не узнала?
— Нет. Я не успела.
— На кого они хотя бы походили?
— На всадников, — удивилась Мадленка. — Еще они были вооружены и кричали.
— На каком языке? Мадленка задумалась.
— Наверное, ни на каком, отче. Они просто кричали «а-а-а!» — дико заорала она.
Очень довольная, Мадленка наблюдала, как князь подскочил на месте, а Флориан даже немного побледнел.
— Хорошо, — отступился он. — Ты можешь нам сказать, сколько их было?
Мадленка зажмурила один глаз и почесала нос.
— Много, — наконец призналась она.
— Десять человек? Больше?
— Не знаю. У меня не было возможности их сосчитать.
— Не помнишь, во что они были одеты?
— В одежду, наверное, — пробурчала Мадленка, которой начали надоедать все эти глупые, на ее взгляд, вопросы.
— В какую? Может быть, на них были белые плащи?
Белые плащи с черным крестом и белые туники поверх доспехов были своеобразной униформой Тевтонского ордена.
— Почему обязательно белые? — сухо спросила Мадленка, отлично поняв, куда ветер дует. — Могли быть любые, я думаю.
К ней подступались и так и сяк, заставляя признать, что нападавшие все же могли оказаться крестоносцами, но Мадленка упорно стояла на своем: она слишком мало видела, чтобы сделать такой вывод.
— И потом, — добила она своих мучителей, — если бы это были крестоносцы, а они ужасно хитрые, они бы не поленились переодеться, я думаю.
После этой реплики Флориан разрешил ей рассказывать дальше.
Мадленка объяснила, как она очнулась, нашла всех спутников убитыми, как она похоронила их и переоделась, собираясь вернуться домой. Тут ее снова прервал противный молодой священник.
— Это грех, — сказал он. — Женщина не должна носить мужскую одежду.
— Простите, отче, — пискнула Мадленка, ухмыляясь до ушей, — в другой раз я обязательно последую вашему совету и отправлюсь в путь в драном платье, у которого все оторвалось…
— В данных обстоятельствах этот грех простителен, — заметил Флориан, и физиономия не в меру прыткого инквизитора вытянулась.
Мадленка рассказала о том, как в лесу ей повстречалась медведица с медвежонком, как она обнаружила двух бродяг и что с ними произошло. Епископ Флориан взволновался чрезвычайно, заставил ее два раза повторить историю с украденным платьем и объявил, что она очень важна.
— Конечно, — вздохнула Мадленка, — ведь платье было такое красивое!
Князь Диковский улыбнулся снова, но Мадленка так и не поняла, отчего.
— Продолжай, дитя мое, — поощрил допрашиваемую епископ. — Что же было потом?
Мадленка глубоко вздохнула и, мысленно поручив себя богу, рассказала, как она наткнулась на синеглазого, как отняла у него мизерикордию и извлекла у него из бока стрелу.
— Мне показалось, она похожа на ту, которой убили Михала. — Мадленка опустила глаза. — Крестоносец лежал мертвый, а я пошла дальше. Он сказал, что на их отряд напал князь Август, ну, мне и захотелось его разыскать.
— А эти стрелы, где они теперь?
Мадленка объяснила, где их оставила. Епископ кивнул незаметному человеку, сидевшему с краю, тот поднялся и вышел.
— Там должна быть еще веревка! — крикнула Мадленка ему вслед.
Через малое время человек вернулся и объявил, что ни стрел, ни веревки в каморке, занимаемой некогда Мадленкой, не оказалось.
— Неважно, — сказал епископ. — Рассказывай дальше, дитя мое.
«Дитя», прикусив губу, повело речь о князе Августе, о самозванке, о панне Анджелике и ее ручном горностае. Но панна Анджелика заинтересовала епископа меньше всего.
— То есть ты услышала, как кто-то назвался твоим именем и плетет небылицы. Так?
Так.
Епископ откинулся на спинку кресла и посмотрел на Мадленку с видом глубокого неодобрения.
Ты должна была немедленно разоблачить ее.
— А кто бы поверил, что я — это я? — спросила Мадленка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106