А ну как Августу точно известно, что Боэмунд фон Мейссен живехонек? Мадленка вспомнила бледность рыцаря, пот, катившийся градом по его лицу. «Да нет… он уже мертв. Три раны, две колотые и одна от стрелы…»
— Я не знаю, как он выглядит, — пробормотала Мадленка.
Князь Доминик взглянул на вельмож, которые смущенно потупились. Похоже, никто из них не имел случая взглянуть фон Мейссену в лицо и остаться в живых после этой встречи. Василиск, настоящий василиск, хоть и синеглазый. Забавно, но Мадленка поймала себя на том, что улыбается.
— Он носит темные доспехи с изображением солнца, — нерешительно сказал кто-то из панов — молодой человек с длинным лошадиным лицом и безвольной линией рта. — Ездит на вороном коне, насколько мне известно.
— А-а, — протянула Мадленка, — тогда он точно мертв. Конь еще лежал с перебитым хребтом, и я добил его.
Вельможи заговорили разом.
— Не может быть.
— Надо же!
— Он же неуязвим, я знаю. Он заговорен!
— Однако же умер, как видите.
Тихо! — крикнул князь Доминик. — Но он точно был мертв? Ты уверен в этом, юноша? Иногда раненый кажется мертвым или нарочно притворяется.
— Да как ему притворяться! — фыркнула Мадленка. — Если это тот рыцарь в темных доспехах, у него из бока торчала стрела и вороны уже ему глаза выклевали. Я еще у него кинжал позаимствовал.
Князь властно протянул руку.
— Покажи!
— Это — мое, — проворчала Мадленка упрямо.
— Дай его мне, юноша.
Мадленка, глядя исподлобья, достала из-за отворота куртки мизерикордию и положила ее на ладонь князю. На мгновение она коснулась прохладных пальцев Доминика, и ее вдруг пробила дрожь, но скорее приятная. Это было совсем непонятно, и Мадленка решила, что ей все равно нечего бояться, а раз так, то и дрожать не стоит. Доминик внимательно осмотрел клинок, протянул его Августу — тот не взял. Вельможи придвинулись к трону, чтобы взглянуть на трофей, и даже дамы, до того державшиеся в некотором отдалении, подошли ближе.
— Да, это наверняка его, — заявил тот, что в жупане. — Ей-богу, по такому случаю я напьюсь.
— И я тоже! — подхватил его сосед.
Клинок переходил из рук в руки. Дамы ахали, а одна, скудоумная, даже попробовала сталь пальцем и порезалась, после чего немедленно упала в обморок.
— Панна Анджелика! — метнулся к ней Август. — Вам дурно?
Все-таки на нем лица не было, когда он слушал Мадленку. Она опустила глаза и закусила губу.
— Я могу забрать нож? — сухо спросил лже-Михал у князя.
Князь Доминик метнул на нее быстрый взгляд.
— Можешь, — подтвердил он. — Только это не нож, а мизерикордия. Им врагам глотки режут, чтобы не мучились.
— Я запомню, — вежливо сказала Мадленка и поклонилась в пояс.
Она уже собралась спрятать мизерикордию, когда к ней подскочил тот самый, с длинным лицом, что описал ей доспехи крестоносца.
— Слушай, юноша, — заговорил он, волнуясь. — Сколько ты хочешь за этот нож? Я богат, я хорошо за него заплачу.
— Нисколько, — сказала Мадленка, недоуменно пожимая плечами. — Он не продается.
— Десять золотых флоринов! — крикнул пан. — А? Мадленка поглядела на него укоризненно.
— Говорят тебе, пан, не продается.
— Двадцать флоринов! Тридцать! Хорошо, пятьдесят. Пятьдесят, и кончено. По рукам, да?
Длиннолицый прямо трясся от возбуждения. Мадленке даже стало жаль его.
— Эк тебя лихоманка-то схватила, — сказала она, прицокнув языком. — Да на что тебе этот нож? Я им, слава богу, никого резать не собираюсь.
— Двух моих братьев, — зашептал шляхтич, окончательно потерявший голову, — двух братьев моих окаянный Мейссен этим кинжалом порешил. Как они сошлись с ним в битве, так и разошлись. У них, у братьев моих, мечи были, а у Мейссена меч сломался. Так что ты думаешь — он мизерикордию с боку хвать и на них кинулся. Убил, обоих убил, и броня не помогла. Зверь он, а не человек, и сердце у него было звериное, а я этот ножик хочу перед глазами всегда иметь, чтобы помнить, что и на него нашлась божественная управа. Слава богу, слава святым, он умер. Да будет благословен тот, кто поразил этого треклятого рыцаря!
Шляхтич закрыл лицо руками и разрыдался. Мадленке стало неловко. Она подняла голову и увидела Августа.
— Это я, — молвил он спокойно.
— Что? — живо спросил епископ, оборачиваясь к нему. — Что ты сказал?
— Это я убил его, — повторил Август. — Я сделал это.
Глава двенадцатая,
в которой появляется невиданный зверек
Все заговорили разом, и, как всегда бывает в подобных случаях, возникла полная неразбериха. Епископ Флориан издавал бессвязные восклицания; князь требовал объяснений; восторг, недоумение, изумление выражались в речах шляхтичей, а тот, что торговал только что у Мадленки мизерикордию, в порыве благодарности бросился перед юным воителем на колени и стал целовать его руки, орошая их слезами.
Август стоял с горделиво вскинутой головой и плотно сжатыми губами; рук у ошалевшего шляхтича, невнятно клявшегося в своей вечной преданности, не отнимал, и вообще всем своим видом словно бросал вызов присутствующим, в том числе и Мадленке. Она жадно впилась взором в его лицо, но ничего, кроме упоения собственной удалью, на нем не видела. Даже если Август и впрямь напал на крестоносцев из засады, как утверждал рыцарь с солнцем на доспехах, совесть его была совершенно ничем не замутнена.
— Быть беде! — вскричал Флориан, воздевая руки. — Верно, это те самые рыцари, что должны были доставить выкуп за анжуйца; и ты сам выписал им охранное свидетельство, князь!
— Да, с ними и впрямь был сундук с деньгами, — подтвердил Август, блестя глазами, — и я думаю, что это была хорошая мысль — дать им пропуск и выманить зверя из его берлоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106