— Три процента, после спада на двадцать.
— Все-таки семнадцать мы отыграли. Эй, восьмерка! Слышишь меня?
— Слышу, гражданин начальник, — кокетливо отозвалась кикимора.
— Материализуйся, оформляйся под девчонку и ложись вот тут, в ельнике. Орать больше не надо, ты якобы без сознания. Шестая, Седьмая! Материализуйтесь в мордоворотов пострашней! Щетины, шрамов побольше, финки, кастеты, наколки на руках — чтобы все, как у людей! Сейчас на вас баба одна выйдет. Пугните ее как следует. Перо к горлу, но не резать, понятно вам, уроды?
— Обижаешь, начальник! — ухмыльнулась Шестая.
— Руки ей покрепче держите, — предупредил Шамбалдыга, — крестанет сдуру — разнесет начисто! В ней плюса немеряно, долбанет так долбанет!
— Своя кожа чужой рожи дороже, — отозвалась Седьмая.
— Так вот, когда прижмете, требуйте от нее, чтоб дала честное партийное слово никому не говорить о том, что видела вас и девчонку. Задание ясно? Выполняйте!
Сутолокина шла, точнее, продиралась туда, где, как ей казалось, слышались крики. Она уже углубилась в частый молодой ельник, и иголки то и дело кололи ее и легонько царапали сквозь платье. У нее уже почти не было страха, но тут с двух сторон какие-то темные фигуры разом набросились на нее и схватили за руки.
— Попалась, птичка? Гриша, еще одна!
— Да она старая, ей лет полсотни, не меньше. И тощая, доска доской.
Рот Сутолокиной зажимала грязная, жесткая ладонь, но глаза видели в лесной полутьме щетинистые лица с узкими, опухшими и злыми глазами.
— Мочить ее надо, Баран, заложит…
Баран держал Сутолокину за локти, дыша ей в ухо перегаром, а Гриша стоял чуть сбоку. Взгляду Александры Кузьминичны предстало распростертое на хвое тело девушки лет пятнадцати, в легком платьице, разодранном снизу доверху. Сутолокина похолодела, но главная мысль, пронзившая ее, была не о себе: «Опоздала! Струсила — и вот…»
— Ну что, лярва ты недоделанная, — ощерился Гриша, поигрывая зловеще поблескивавшей финкой, — что поперлась сюда? А? Звали тебя?! Чего молчишь?
— Подонок! — взвизгнула Сутолокина, едва лапища Барана отпустила ей рот.
— Заткни хайло! — Острие финки уперлось Александре Кузьминичне под щитовидку. — Припорю! Тихо отвечай: зачем поперлась и откуда сама?
Сутолокина, еле ворочая челюстями, ощутила, как язык прилипает к небу. Ей было очень страшно, даже трудно высказать как… Страх душил ее, потому что она видела перед собой бесцветные, бездушные глаза упивающегося властью и безнаказанностью негодяя, а сил, чтобы защищаться от него, бороться за себя, за свою честь и достоинство Бог ей не дал… Неизвестно, отчего эта мысль зародилась у нее в мозгу, но только ей вдруг очень захотелось, чтобы у нее была такая сила, а поскольку в Бога она не верила, то подсознательно обратилась к кому угодно…
— Командир! — изумился Тюткжа. — Она нас вызывает!
— Ага, зараза! — взвыл от восторга Шамбалдыга. — Ну, теперь ты у нас поработаешь! Даешь фул-контакт на уровне черного пояса девятого дана!
Сутолокина внезапно ощутила, как некая могучая энергия пропитала все поры ее тела. Исчезли все страхи, сомнения, лишние мысли. Мозг стал действовать быстро и четко, безукоризненно и с ужасающей скоростью рассчитывая каждое движение. Колено правой ноги взметнулось вверх, безжалостно врезавшись в пах «Гриши». Пятка левой ноги, внезапно обретя крепость камня, долбанула по аналогичному месту «Барана», сразу выпустившего локти Сутолокиной. С пронзительным воплем Александра Кузьминична взвилась в воздух не менее чем на метр, достала ребром стопы кадык «Гриши», а затем, сделав пол-оборота в воздухе, пяткой вмяла в череп носовые хрящи «Барана».
— Седьмая, Шестая — быстрый уход в Астрал! — приказал Шамбалдыга. — Молодцы, девочки, хорошо сработано. Восьмая, отставить беспамятство. Приходи в себя…
— У Сутолокиной — тридцать пять процентов минуса, — замерил Тютюка. — Канал телепатического диапазона сужается.
— Главное — канал держи! Усиль мощность излучения, разрешаю задействовать дополнительные источники энергии.
Сутолокина в растерянности стояла у бездыханных тел. Поруганная девушка со стоном приподнялась и поглядела на Сутолокину.
— Ой, — пробормотала она, — это вы их так?
— Кажется, я… — неуверенно ответила Сутолокина.
Девушка в испуге всхлипнула.
— Они же мертвые! Совсем мертвые!
— Да?! — ошеломленно пролепетала Александра Кузьминична. — Не может быть!…
— Мертвые, мертвые! — со страхом в голосе повторила жертва изнасилования. — Вас же засудят теперь! Ни за что засудят!
— Ерунда какая. С чего это меня будут судить?
— Вы приезжая, да? — спросила девушка участливо.
— Да… — не очень понимая, к чему этот вопрос, кивнула Александра Кузьминична.
— Понятно… Вы ж не знаете тут никого. Вот этот, Гришка, — блатной, из тюрьмы полгода как пришел. А второй — Баран, его корешок. У них тут целая шайка в Новокрасноармейске. Сам прокурор у них повязан, мафия.
— Иван Егорович? — Новокрасноармейского, то бишь старопоповского прокурора Сутолокина знала еще по тем временам, когда работала в облцентре, а муж ее, Эдуард Сергеевич, занимал обкомовский кабинет. Тогда это был энергичный молодой человек, пытавшийся восстанавливать историческую справедливость.
— Да, да, — подтвердила девушка. — Он самый! А вы знаете его?
— Да так, чуть-чуть…
— Ой, нет! Это даже хуже. Он не любит, если кто-то его чуть-чуть знает. Если кто с ним повязан — он отовсюду вытащит, а если нет — мать родную утопит. Вас, наверно, и судить-то не станут. Сунут к блатным в камеру, а они вас отравят или приколют во сне…
— За что?
— Да так… У них закон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96