Правда, отправилась она не совсем в ту сторону, но тем не менее приближалась к цели. Во всяком случае, она попалась навстречу бегущему Котову и спросила:
— Вы не видели моего мужа? Полный такой, в очках?
— Видел, он там, на лавочке сидит с Александрой Кузьминичной, — ответил Котов, уже через секунду поняв, что говорить этого не стоило.
Марина Ивановна появилась из-за кустов, словно тигрица, тихо и внезапно. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: то, чего она и в мыслях представить не могла, все-таки произошло. Вовик, ее Вовик совершил измену! И с кем! С кем изменил ей этот мерзкий пузатый негодяй! С воблой, очкастой коброй!
— Мариша… — залепетал Пузаков, втягивая голову в плечи. Густой перегар вырвался при этом у него изо рта, и если хоть какое-то сомнение в виновности мужа еще оставалось у Марины Ивановны, то теперь она, залепив Пузакову первую оплеуху, ощутила себя на сто процентов правой.
Искры полетели у бухгалтера из глаз, потому что за первой плюхой он получил вторую, третью, четвертую. Сутолокина завизжала и, вскочив с лавочки, бросилась бежать. Пузакова, еще раз дав по морде мужу, оставила его в покое и помчалась за проклятой разлучницей. В Сутолокиной было не более пятидесяти килограммов веса, а в Пузаковой — полных семьдесят пять, поэтому об организованном сопротивлении Александра Кузьминична и не мечтала. Впрочем, бегала она тоже плохо. Марина Ивановна настигла ее, сшибла наземь, оседлала и вцепилась в волосы.
— Я тебе покажу, стерва! — орала она так, что во многих номерах проснулись даже те, кто лег спать только под утро.
Сутолокина, придавленная к земле мощным задом Марины Ивановны, судорожно дергалась и верещала. Пузакова же, упоенная местью, с размаху долбила Сутолокину головой о землю. Сзади подоспел Пузаков, ухватил жену за руки и потащил ее прочь от Сутолокиной. Это обошлось ему в несколько оплеух, укусов и царапин, но тем не менее дало возможность Сутолокиной вырваться и убежать в кусты. Всхлипывая, с набухающим синяком под глазом, лопнувшей резинкой на трусах, с исцарапанным лицом, в разорванном халате она прибежала в корпус, где жильцы, слава богу, еще не встали. Валя Бубуева, мывшая пол в коридоре, хотела что-то спросить, но Сутолокина, хлопнув дверью, укрылась у себя в номере. Следом, минут через пять-десять, появились и Пузаковы. Владимир Николасвич шел, словно жертва культа личности под конвоем НКВД — обреченно, но с верой в светлое будущее. Через некоторое время из семейного номера выставили Кирюшу. Он сделал вид, что уходит, а потом тихонько вернулся, сняв тапочки. Как раз в это время начали доноситься звуки хлестких и звонких оплеух, которых было на сей раз не меньше десятка.
«Так. Уже трахаются!» — констатировал Кирюша и пошел искать своего друга Вовочку.
Котов, закончив пробежку, стал вновь отрабатывать удары на мешке. Злости у него на сей раз не было, зато ловкости и точности отчего-то прибыло. Вышедшая из тридцать третьего компания в очередной раз постояла вблизи, полюбовалась…
— Бережет форму мужик, — вздохнул Колышкин, — чисто делает… А мы все пьем, мать его за ногу… Слышь, Лоб, давай завяжем на недельку?
— Давай, — кивнул Никита, у которого было живейшее желание похмелиться, — все ведь уже почти пропили.
— Ну-ну! — хмыкнула Соска, чиркая зажигалкой.
— Надо с этим другом скорифаниться, — развил мысль Андрей, — побегаем вместе, может, ударчик какой переймем…
— А не боишься, что он нас у тебя уведет? — прищурилась Элла.
— Для хорошего человека дерьма не жалко.
— Ну ты хам… — проворчала Соскина. — Обижусь!
— Ой-ой, — ухмыльнулся Колышкин. — Обижайся, только к вокзалу ты больше не ходок, лады?
— Да она шутит, Андрюха… — добродушно хлопая Людмилу по заду, сказал Лбов. — Не дура же она, в самом деле.
— Шучу, шучу… — прошипела Соскина.
— И глазками не зыркай, дурочка, — ласково потрепав ее по щеке, улыбнулся Колышкин, — ведь выдавлю глазки-то, если что.
Соскина притихла, Элла тоже. Они знали, что Колышкин — человек строгий и ссориться с ним опасно для здоровья.
— Пошли купаться, — распорядился Колышкин, убедившись, что бунт на борту подавлен в зародыше.
Котов как раз заканчивал свою тренировку.
— Ну что, пора переходить к водным процедурам? — приятельски подмигнул ему Андрей. — Лихо работаешь! Не хочешь искупаться?
— Как раз собирался, — улыбнулся Котов. Блестя вспотевшей, уже основательно загоревшей кожей, он подошел к компании.
Колышкин представил своих спутников и добавил:
— А меня Андрюхой зовут…
— Очень приятно. Владик, — пожимая руки рэкетирам, сказал Котов. — Через стену живем, а только на третьи сутки знакомимся.
Чиркая глазками по лицу и торсу Котова, Элла спросила:
— Сколько ж тебе лет, Владик?
— Если скажу, что восемнадцать, поверишь?
— Для восемнадцати слишком взрослый.
— Ну, тогда пятьдесят, — пококетничал Котов.
— Нет, тут перебор. Максимум тридцать, — подыграл Котову Колышкин. — Угадал?
— Угадал, — кивнул Котов, — тридцать плюс восемь.
— Нормально! — уважительно произнесла Элла. — Точно, больше тридцати не дашь.
— Значит, ты на десять лет меня старше, — вздохнул Колышкин, — а смотримся на один возраст. Вот что значит молодость, убитая на спорт.
— Бокс? — прикинул Котов.
— Точно. До камээса дошел, один сильный в бошку — и все.
— Сошел?
— Сошли. Говорят, не хотим тебя хоронить, если еще раз пропустишь. — Надо заметить, что Колышкин говорил сущую правду. С тех пор как его выгнали из бокса, он еще ни разу не пропускал нокаутирующих ударов, зато нанес их изрядно.
— А ты, наверно, качок? — спросил Котов у Лбова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96