Ведь не так уж мерзко, если он хоть недолго побудет в роли того, кого она, может быть, всю жизнь ждала. Ему было чуть-чуть стыдно перед той, которой предназначалась вся его бережливая нежность, все его благоговение, доставшееся Вале. Вале было нужно счастье телесное, ей незнакомо было высшее, духовное наслаждение, но виновата ли она в этом? Просто у нее не было и нет времени задуматься, поразмышлять о том, о чем думал он, Котов, бродя по лесу после омовения в ручье… Зачем ему осуждать ее за это, зачем отталкивать, оскорблять, унижать? Пусть он станет чуть грешнее, а она чуть чище.
И уже укладываясь на пухлый Валин живот, Владислав не думал о том грубом и маловпечатляющем процессе, который ему предстоит. Его душа ощущала радость от того, что он, отягчая свою душу грехом, облегчает и лечит чужую…
Но вот что удивительно. Валю всегда заботило, нет ли у «мужика» какой заразы, не придется ли идти на аборт, наконец, просто в общем смысле: а что она будет с этого иметь? Сейчас, когда все было, в общем, вполне обычно, она думала только о том, как бы сделать Владислава счастливым. Она мучилась от того, что ее тело тяжеловато, рыхловато, неуклюже. Ей хотелось бы стать легонькой, гибкой, тоненькой, изящной, подвижной и горячей. Оба тихо и бескорыстно лгали. Котов имитировал азарт и страсть, чтобы не обидеть Валю, а Валя — чтобы Котову было приятнее. Потом Валя стиснула его покрепче и не выпускала из своих объятий.
— Лежи-лежи… — шепнула она. — Я ведь мягкая, на мне как на подушке… Поспишь у меня до утра?
Котов только поцеловал ее в прикрытый веком левый глаз.
Если бы Сутолокина увидела все это, она, бесспорно, удавилась бы. Выскакивая из номера, она не слишком представляла себе, зачем и куда бежит. Она знала, что Заур — муж Вали, но где могла быть Валя и был ли у нее Бубуев, разумеется, не знала. Ей казалось, что она непременно встретит Заура где-нибудь по дороге. Сутолокина присела на скамеечку вблизи асфальтовой трассы терренкура. Почему-то она считала, что Бубуев пройдет именно здесь. И благодаря помощи Тютюки, о которой Пузаков вовсе не догадывался, именно к этой скамеечке вышел бухгалтер.
— Извините, — пробормотал Пузаков, — у вас все в порядке?
— Что? — встрепенулась Сутолокина. — Что вы сказали?
— Вы знаете, моей жене показалось, что вы очень взволнованы, и она просила меня сходить за вами, узнать, не можем ли мы вам чем-нибудь помочь?
— Нет, — зло бросила Сутолокина, — ничем вы мне помочь не можете. Идите к своей жене!
— Хорошо, хорошо… — Пузаков понял, что попал в дурацкое положение. С одной стороны, ему вдруг начали приходить в голову какие-то непрошеные мысли, с другой — он понимал, что Сутолокина ждала явно не его.
Тютюка с легким волнением орудовал короткими импульсами. Получалось плохо, он никак не мог точно выбрать направление предобработки, кроме того, приходилось обрабатывать сразу две цели. Сутолокина, которая по-прежнему надеялась на встречу с Зауром, довольно успешно отталкивала приходившие ей в голову мысли о том, что не худо бы поближе познакомиться с Пузаковым, а Пузаков ни на минуту не оставлял без внимания тот факт, что Сутолокина дожидается какого-то мужика, и мужик этот вполне может от души навалять бухгалтеру по морде.
— Уйдите вы, — проворчала Сутолокина, — не понимаете, что ли, что мне нужно побыть одной?
— Да, да, — ясно видя, что ему надо идти, кивнул Пузаков, но никуда не пошел. Тютюка дал ему импульс оставаться на месте, но знал, что долго держать подопечного не сможет.
Наконец Тютюка придумал. Он совершенно неожиданно вспомнил, что у здешних реликтовых есть хороший обычай пить водку. Он рискнул и дал длинный импульс по Сутолокиной. От этого импульса Александра Кузьминична совершенно внезапно вспомнила, что у нее под скамейкой стоит нераспечатанная бутылка. Она наклонилась и вытащила вполне обычную «Русскую», с наклейкой, на которой была обозначена старинная цена «без стоимости посуды». Сутолокина была твердо убеждена, что бутылку она принесла с собой. Следующий короткий импульс заставил Сутолокину сорвать пробку и без долгих разговоров глотнуть примерно четверть бутылки. Сутолокина в своей сугубо интеллигентной и малопьющей семье подобные дозы раньше принимала лишь несколько раз в жизни, и то не залпом, а минимум пятью рюмками. К тому же все это выпивалось с большими интервалами и интенсивно перемежалось закуской. Ее не вывернуло, но захмелило сильно и мгновенно. Ей стало весело и очень просто.
— Толстенький, — изрекла Сутолокина в совершенно несвойственной для себя манере, — выпить хочешь?
Пузаков еще с детских времен очень переживал из-за своей фамилии, хотя, увы, ее вполне оправдывал. Животом он обзавелся еще задолго до того, как его стали называть по отчеству. Толстый, Пузак, Пузанище, Пузо, Жиртрест — именно такими кличками его награждали в детстве. Тем не менее, когда его назвала так Сутолокина, он не обиделся. Водку он, кстати, почти не пил, потому что при его работе это грозило ошибками, а бухгалтерские документы — вещь точная. Но сейчас-то не работа! От предложенной бутылки он не отказался и отхлебнул примерно столько же, сколько и Сутолокина. И ему тоже стало хорошо, весело и очень просто.
— А ты ничего… — оценил Пузаков, очки которого съехали на нос.
— И ты тоже, хи-хи! — Боже, если бы Александра Кузьминична слышала свой смешок со стороны! — Ты кто?
— Я Вовочка… — икнул Пузаков.
— Вовочка! Ха-ха-ха! — закатилась Сутолокина. — А я Шура! Или Сашенька — как хочешь. Б-будем знакомы?
— Б-будем! — Пузаков отхлебнул еще, поменьше, чем в первый раз, а Сутолокина допила все, что осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96