Видны были тонкие паутинки железнодорожных путей, крохотные домики и деревья. По шоссе быстро двигались автомобили, точно водяные жучки в летний день по тихой поверхности пруда.
Скоро пригороды кончились, пошла широкая равнина с редкими пятнами небольших рощ. Петров откинулся на спинку сиденья и задумался.
В течение последнего месяца ему, кажется, и думать-то некогда было – так быстро сменялись события, одно неожиданнее другого. Из Кронштадта, где он провел первую военную зиму, его внезапно вызвали в Москву, назначили на работу в Стокгольм. Началась лихорадочная подготовка к совершенно новой деятельности, ознакомление с задачами, документами, материалами, докладами, телеграммами. И все время его не покидало какое-то странное чувство – смешанное чувство гордости и вместе с тем неловкости.
Петров был горд тем, что, когда понадобился человек для важной работы в Скандинавии, из многих офицеров флота выбрали именно его. Значит, есть в нем что-то такое, что позволяет надеяться на него. И в то же время Петрову было неловко и больно. Неловко оттого, что вот уходит он с фронта и в самый разгар войны покидает героическую семью балтийцев. Они будут по-прежнему сражаться с врагом, а он засядет в тихом и безопасном Стокгольме…
«Правильно ли я поступил, согласившись на отъезд? – думал он сейчас, сидя в глубоком кресле самолета. – Правильно ли? Но ведь никто и не спрашивал о моем согласии, мне просто приказали. Для военного человека приказ – есть приказ. Особенно сейчас. И все-таки…»
Петров не мог отделаться от какого-то смутного чувства недовольства собой. Он даже закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться на своих противоречивых мыслях, окончательно решить то, что, собственно, теперь, находясь в самолете, уже поздно было решать.
Таня сидела рядом с мужем и мыслями все еще была в Москве: вспоминала отца, профессора медицины, мать – вечную хлопотунью. Со щемящей нежностью думала она о сыне. Она видела его таким, каким оставила на рассвете, перед вылетом: мальчик раскинулся в своей кроватке, и она поцеловала его спящего, теплого… Да, не скоро теперь она увидит его. И увидит ли? Война… Мало ли что может случиться и с ней и с сыном…
При одной мысли об этом у Тани слезы навернулись на глаза. Мягко щелкнул замок. Она открыла сумочку, достала платок и через минуту уже снова выглядела спокойной.
Потом Таня стала думать о загадочном будущем. Вот они едут в Швецию. Но что она там будет делать? Состоять при Степане в качестве жены? Ну нет, эта «работа» не для нее! Да и незачем ей сидеть сложа руки – ей, врачу с шестилетней практикой. «Были бы врачи, а пациенты всегда найдутся!» – с улыбкой вспомнила она любимую шутку своего учителя, известного московского профессора, и ласково провела рукой по кожаной сумке с походной аптечкой. «Вот только добраться бы поскорее до места. Такой длинный и сложный путь!..»
Вспомнив о дороге, Таня посмотрела налево, где, откинувшись на спинку кресла, сидел их спутник, человек лет тридцати. У него было круглое, чисто русское лицо и спокойные светло-голубые глаза. Капитан саперных войск Александр Ильич Потапов тоже летел в Стокгольм на пополнение штата военного атташе СССР. Петрову еще в Москве сказали о попутчике, но встретились они первый раз только на аэродроме.
Искоса разглядывая Потапова, Таня думала: «Что он за человек?.. Ну, да там видно будет. А втроем лететь веселей…»
Чем дальше на восток, тем более зимним становился пейзаж. За Рязанью уже лежал снег. Стало холоднее и, так как самолет не отапливался, пассажиры плотнее закутались в свои шубы, пледы.
Летели, как было принято в то время, очень низко. Из окна самолета хорошо были видны узловые железнодорожные станции, до отказа забитые бесчисленными составами; по ниточкам рельсов бежали в сторону Москвы поезда с танками, орудиями, бронемашинами, казавшимися с высоты детскими игрушками. Вот внизу полыхает пожар. Черно-багровые клубы ползут вверх. Крошечные фигурки людей копошатся около двух больших бензобаков. Видимо, только что здесь побывали немецкие бомбардировщики…
В середине дня пересекли Волгу и углубились в заволжские степи, уже покрытые белой пеленой.
Кроме Петровых и Потапова, в самолете было еще несколько человек: артиллерийский генерал, три военных снабженца, моряк Каспийского флота. Почти все они направлялись в Сталинград. По боевому настроению этих пассажиров, по коротким фразам, которыми они обменивались, чувствовалось, что там, на берегу Волги, предстоят какие-то очень важные события.
В сумерках самолет приземлился на одном из далеких заволжских аэродромов, игравшем сейчас важную роль: под Сталинградом шли жестокие бои, и прямой трассы Москва – Кавказ не было. Чтобы попасть в Баку, предстояло сделать большой крюк на восток, за Волгу, и провести ночь в этом степном поселке.
Здесь во всем сказывалась суровая обстановка войны: людей на аэродроме было мало, лётная полоса плохо расчищена, комната для пассажиров не топлена, буфет закрыт. Петровым и их спутникам, вероятно, пришлось бы провести ночь в леденящем холоде, если бы неожиданно для всех Потапов не спас положение. Сразу же он куда-то исчез и полчаса спустя притащил большую вязанку жердей и старых досок. Загудела печка в комнате для пассажиров. Потом он также молча и деловито вскипятил воду в ведре и только тогда пригласил товарищей попить чайку.
– Кажется, нам очень повезло со спутником – шепнула Таня мужу.
– Да, с Потаповым, пожалуй, не пропадешь, – согласился он.
Рано утром самолет снова был в воздухе. Он взял курс на устье Волги и около двух часов дня миновал Астрахань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129