— А вот вчера одна англичанка сказала мне, чтобы я не смел об этом писать. Что это повредит делу.— Что за чушь, — сказал бармен. — Это очень интересно и важно: непонятая веселость сталкивается со страшной серьезностью, а у нас всегда так страшно серьезны. Это для меня, пожалуй, одно из интереснейших, редчайших происшествий за последнее время. Вы должны непременно написать об этом.— Ладно, — сказал я. — Напишу. А дети у него были?— Нет, — сказал он. — Я спрашивал полицейских. Но вы непременно напишите и назовите «Мотылек и танк»,— Ладно, — сказал я. — Напишу. Но заглавие мне не очень нравится.— Шикарное заглавие, — сказал бармен. — Очень литературное.— Ладно, — сказал я. — Согласен. Так и назовем рассказ: «Мотылек и танк».И вот я сидел там в то ясное, веселое утро; пахло чистотой, только что подметенным, вымытым и проветренным помещением, и рядом был мой старый друг бармен, который был очень доволен, что мы с ним создаем литературу, и я отпил глоток джина с хинной, и глядел в заложенное метками окно, и думал о том, как стояла здесь на коленях возле убитого его жена и твердила: «Педро, Педро, кто это сделал с тобой, Педро?» И я подумал, что полиция не сумела бы ей ответить, даже если бы знала имя человека, спустившего курок. 1938 СТАРИК У МОСТА Старик в очках с железной оправой сидел у края дороги; его одежда была покрыта пылью. На реке был понтонный мост, и по нему переправлялись повозки, грузовики, мужчины, женщины и дети. Запряженные мулами повозки ползли с моста на крутой берег, солдаты подталкивали их, упираясь в спицы колес. Грузовики с грохотом взбирались наверх и исчезали, вырываясь из толчеи, крестьяне тащились, утопая в пыли по щиколотку. Но старик сидел неподвижно. Он слишком устал, чтобы идти дальше.Я должен был перейти мост, обследовать предмостное укрепление на той стороне и выяснить, как далеко продвинулся неприятель. Я сделал это и вернулся через мост. Теперь повозок было меньше, пешеходов совсем мало, но старик все еще сидел там.— Откуда вы идете? — спросил я его.— Из Сан-Карлоса, — сказал он и улыбнулся.Это был его родной город, ему было приятно говорить о нем, и он улыбнулся.— Я смотрел за животными, — пояснил он.— Вот как, — сказал я, не вполне понимая.— Да, — сказал он, — я там оставался, потому что мне надо было смотреть за животными. Я ушел из Сан-Карлоса последним.Он не был похож ни на пастуха, ни на свинопаса; я посмотрел на его черную, запыленную одежду, на серое, запыленное лицо и очки в железной оправе и спросил:— За какими животными?— Разными, — сказал он и покачал головой. — Пришлось их оставить.Я смотрел на мост и на местность вокруг устья Эбро, напоминавшую мне Африку, и соображал, как скоро может показаться противник, и все время прислушивался, поджидая те первые звуки, которые возвещают о вечно таинственном явлении, именуемом соприкосновением фронтов, а старик все еще сидел там.— За какими животными? — повторил я.— Их всего трое, — объяснил он. — Две козы и кошка, да еще четыре пары голубей.— И вам пришлось их оставить?— Да. Начался обстрел. Капитан велел мне уходить, потому что начался обстрел.— У вас нет семьи? — спросил я, глядя на противоположный конец моста, где одинокие повозки торопливо спускались по склону.— Нет, — сказал он. — Только эти животные. Ну, кошка-то, конечно, не пропадет. Кошка может сама о себе позаботиться, а вот что станется с остальными — подумать страшно.— Вы за кого? — спросил я.— Ни за кого, — сказал он. — Мне семьдесят шесть лет. Я прошел уже двенадцать километров, а дальше идти сил нету.— Здесь опасно, нельзя здесь оставаться, — сказал я. — Постарайтесь добраться до разветвления дороги на Тортосу, там проходят грузовики.— Я посижу еще немного, — сказал он, — и потом пойду. Куда идут эти грузовики?— В Барселону, — сказал я.— Я там никого не знаю, — сказал он, — но я вам очень благодарен. Очень благодарен.Он взглянул на меня устало и безучастно и потом сказал, чувствуя потребность поделиться с кем-нибудь своей тревогой:— Кошка-то, я знаю, не пропадет. О ней нечего беспокоиться. А вот остальные. Как вы думаете, что с ними будет?— Что ж, они, вероятно, тоже уцелеют.— Вы думаете?— А почему бы нет? — сказал я, всматриваясь в противоположный берег, где уже не видно было повозок.— А что они будут делать, если обстрел? Мне и то велели уходить, как начался обстрел.— Вы оставили голубятню открытой? — спросил я.— Да.— Тогда они улетят.— Да, правда, они улетят. А вот остальные. Нет, лучше не думать, — сказал он.— Если вы уже отдохнули, уходите, — настаивал я. — Встаньте и попробуйте идти.— Благодарю вас, — сказал он, поднялся на ноги, покачнулся и снова сел в пыль.— Я смотрел за животными, — повторил он тупо, уже не обращаясь ко мне, — я только смотрел за животными.Помочь ему было нечем. Был первый день пасхи, и фашисты подступали к Эбро. День был серый, пасмурный, и низкая облачность не позволяла подняться их самолетам. Это, да еще то, что кошки сами могут о себе позаботиться, — вот все, в чем напоследок повезло старику. 1938 МАДРИДСКИЕ ШОФЕРЫ У нас перебывало много разных шоферов в Мадриде. Первого звали Томасом; росту в нем было четыре фута одиннадцать дюймов, и походил он на крайне уродливого, старообразного карлика с картины Веласкеса, одетого в синий комбинезон. У него не хватало нескольких передних зубов, и он так и пылал патриотическими чувствами. Кроме того, он любил шотландское виски.Мы ехали с Томасом из Валенсии, и, когда увидели Мадрид, встающий над равниной, за Алькала-де-Энарес, как величавая белая крепость, Томас сказал, шепелявя беззубым ртом:— Да здравствует Мадрид, столица души моей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99