И если бы только я сумел рассказать вам!— Он сегодня сбил трехмоторный «юнкерс» над Харамой, а его ведомые отстали, ну, его и подшибли, хорошо еще, парашют не подвел, — сказал один из летчиков. — Вы, наверно, его знаете, это Плешак Джексон.— А сколько ты падал, не раскрывая парашюта? — спросил другой летчик.— Шесть тысяч футов, а когда раскрыл — думал, у меня диафрагма лопнет. Меня словно надвое перерезало. «Фиатов» было, должно быть, десятка полтора, и надо было уйти пониже, чтобы не достали. А потом пришлось поработать со стропами, чтобы дотянуть до своего берега. Тянул, тянул, да и шлепнулся здорово. Ветер, правда, помогал.— Фрэнку пришлось срочно вернуться в Алькалу, — сказал летчик. — А мы тут затеяли игру. Но нам тоже надо вернуться до рассвета.— Не желаю играть в кости, — сказал Плешак. — Желаю пить шампанское из стаканов с окурками.— Я сейчас вымою, — сказал Эл.— Здоровье товарища эрзац Санта-Клауса! — сказал Плешак. — За дедушку Клауса.— Будет вам, — сказал Эл. Он собрал стаканы и понес в ванную.— Он что, танкист? — спросил один из летчиков.— Да. Он здесь с самого начала.— Говорят, от танков сейчас никакого проку.— Вы уже ему об этом говорили, — сказал я. — Не довольно ли? Он весь день был в деле.— А мы нет? Но я серьезно спрашиваю, от них правда нет проку?— Немного, но от него-то прок есть.— Я не сомневаюсь. Он, по всему видно, хороший парень. Сколько они получают?— Получали по десять песет в день, — сказал я. — Теперь он на лейтенантском окладе.— Испанского лейтенанта?— Да.— Вот чудак. Или он здесь из-за своих убеждений?— Да, из-за убеждений.— Тогда понятно, — сказал он. — Эй, Плешак, должно быть, не сладко выбрасываться на такой скорости, да еще с оторванным хвостом?— Да, не сладко, — сказал Плешак.— И как ты себя чувствовал?— Я все время думал, товарищ.— А сколько выбросилось с «юнкерса»?— Четверо, — сказал Плешак. — А всего их там было шесть человек. Пилота я подстрелил наверняка, я заметил, когда он прекратил огонь. У них бывает еще второй пилот, он же и пушкарь, но того я, наверно, тоже прикончил. Не иначе, а то бы он продолжал стрелять. А может быть, он задохнулся. Во всяком случае, вывалились четверо. Хотите, я все подробно расскажу? Это у меня хорошо получается.Он сидел на кровати с большим стаканом шампанского в руке, и его розовая лысина и розовое лицо лоснились от пота.— Почему никто за меня не выпьет? — спросил Плешак. — Я хочу, чтобы все товарищи выпили за меня, а потом я опишу эту сцену во всей ее красоте и ужасе.Все мы выпили.— На чем я остановился? — спросил Плешак.— На том, как ты вышел из отеля «Мак-Алистер», — сказал один из летчиков. — Во всей твоей красоте и ужасе. Не ломайся ты, Плешак. Как это ни странно, мы хотим тебя послушать.— Я расскажу, — пообещал Плешак, — но прежде надо еще выпить шампанского. — Он допил свой стакан, когда пили за него.— Этак он, пожалуй, уснет, — сказал другой летчик. — Не наливай ему больше полстакана.Плешак проглотил и полстакана.— Я расскажу, — сказал он, — только налейте еще.— Слушай, Плешак, говори толком все как было. У тебя несколько дней не будет машины, а нам завтра летать, нам не только интересно, но и нужно знать, как все было.— Я подал рапорт, — сказал Плешак. — Можете почитать на аэродроме. Там есть копия.— Не ломайся, Плешак. Рассказывай.— Ну и расскажу, — сказал Плешак. Он похлопал глазами, потом сказал Элу: — Здорово, товарищ Санта-Клаус. Сейчас расскажу. А вы, товарищи, слушайте.И он рассказал.— Все было непередаваемо и прекрасно, — сказал Плешак и отпил из стакана.— А ты без предисловий, — сказал кто-то из летчиков.— Я испытал глубокие чувства, — сказал Плешак. — В высшей степени глубокие чувства. Чувства чистейшей воды.— Пошли, ребята, — сказал какой-то летчик. — От розовой плеши толку не добьешься. Или еще раз сыграй.— Добьешься, — сказал другой. — Он еще прогревал мотор.— Меня критикуют? — спросил Плешак. — И это благодарность Республики!— Послушай, Санта-Клаус, — сказал Эл. — А как все-таки это было?— И это вы спрашиваете меня? — воскликнул Плешак. — Вы задаете вопросы мне? Да вы были когда-нибудь в деле, товарищ?— Нет, — сказал Эл. — А брови я подпалил, когда брился.— Не кипятитесь, — сказал Плешак. — Я расскажу этот неописуемый и прекрасный эпизод. Я ведь, знаете, не только летчик, но и писатель.И он мотнул головой в подтверждение своих слов.— Он пишет в меридианский «Аргус». Без перерыва. Его никак не могут остановить.— У меня талант, — сказал Плешак. — Талант свежего и оригинального описания. У меня есть газетная вырезка. Я ее потерял, там так и сказано. Вот я хочу вам все описать.— Ладно. Ну и как все это было?— Товарищи, — сказал Плешак. — Это неописуемо. — Он протянул стакан.— Ну, что я говорил, — сказал кто-то из летчиков. — Двух слов связать не может. Он и за месяц не протрезвится.— Ты, — сказал Плешак, — несчастная ты козявка. Слушай! После разворота я поглядел вниз и вижу — он дымит и все-таки тянет по курсу, прямо к горам. Но быстро теряет высоту, и я нагнал и дал сверху еще раз. Ведомые были еще со мной, он вильнул и задымил еще пуще. А потом люк раскрылся, и там как в доменной печи, а потом они стали вываливаться. Я сделал переворот через крыло, отвалил, сделал «горку», а сам смотрю назад и вниз, как они выбираются, словно из топки, как барахтаются, как раскрываются парашюты, будто большие красивые вьюнки, а «юнкерс» пылает — такого я никогда не видел — и штопорит, а под ним четыре парашюта, красивые такие и медленно плывут в небе, а один вдруг загорелся и стал падать быстрее, и я следил за ним, а тут пули, а за ними «фиаты», пули и «фиаты».— Да ты правда писатель, — сказал один из летчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99